Смерть под старой ивой. Приступ жадности

На втором уровне царил полумрак, свет не горел, а того, что поступало из стрельчатых окон, не хватало. Одна комната – пусто, вторая – то же самое. Ворвавшись в третью, последнюю, с башенкой, Гуров увидел бескрайнюю кровать под балдахином, аккуратно сложенные вещи – и бугор под одеялом. Он мерно и мирно вздымался и опускался, как и полагается при крепком, здоровом сне.

Гуров подошел к башенке, переводя дыхание, быстро осмотрел рамы – окна не тронуты, внизу никто не висит, никто не пытается спастись по крышам. Он устало присел на покрывало, окончательно отдышался и ткнул бугор дулом:

– Ну, хватит ваньку валять. Ты взят.

– А? – прошамкал человек, садясь на кровати. – Вы хто? Шта случилось?

У сыщика вновь перехватило дыхание.

Этому хрену, что в кровати, было не менее семидесяти. Шамкал он из-за отсутствия зубов, которые лежали тут же, в стакане, несло от него валидолом и «Шипром», и облачен он был в застиранную пижаму с желтыми пятнами. Руки у него тряслись.

– Вы кто такой? – спросил Гуров старого хрена, вновь поднимаясь и отходя к окну.

– Алексеев, Константин Сергеевич, – со старческой готовностью представился тот.

– Что вы тут делаете?

– Приехал ученика своего повидать, Асланчика Нассонова, учил я его в одна тысяча девятьсот девяносто…

– Документы ваши попрошу.

– Сейчас, сейчас, – старик начал подниматься с кровати, кряхтя и кренясь то на один бок, то на другой. Гуров отвернулся.

– А ну не дури, – сказал появившийся Крячко, наставляя дуло на деда, – ручки!

Он зашел в комнату, продолжая держать пенсионера на мушке, походя откинул его халат – из-под него тускло блеснул пистолет.

– Силовые решения – не твой вариант, мальчик, – сообщил Станислав, защелкивая наручники. Крепко ухватив деда за нос, стащил маску, обнажив молодое, интеллигентное лицо с тонкими чертами. Точь-в-точь профессор математики.

– Маску на морду нацепил, так хоть бы перчатки напялил. Ручки-то вон какие у нас, ни морщинки.

– Нассонов? – устало спросил Гуров, закрыв глаза.

– Что Нассонов? Хорошо ему. Отдыхает от прогулки на тот свет.

– Жив?! – одновременно крикнули оба – сыщик и убийца.

Довольный произведенным эффектом, Станислав ухмыльнулся:

– Еще как. Уж не знаю, с каким он ангелом-хранителем договорился, но заслужил тот вот таке-е-е-е-енную свечку. Ведь белел уже и хрипеть перестал, я уж собрался ему прям через грудину мотор запускать, глядь – батюшки, в кармане на груди – шприц, уже с жидкостью. А на шприце под скотчем нацарапано: «Колоть в *опу». Ну, я его на живот и прям сквозь штаны и уколол. Помогло. Лежит, отхаркивается. Сейчас «Скорая» будет, но это так, для очистки совести.

– Ну просто феноменально повезло, – беззубо оскалился задержанный.

– Кому, родной?

– Да всем. Кроме меня.

– Это точно. Не все же тебе за веревочки дергать. Вставляй зубы, золушка, и оденься. Скоро карета подъедет, – поторопил Крячко.

Подъехала «Скорая», благо недалеко станция «Скорой помощи» находилась. На кухне-столовой сидел, уперев руки в колени, Нассонов. Дышал тяжело, со свистом, но дышал.

– Позвоните. Финдиру, – просипел он. – Скажите, что живой.

«Интересно, он теперь будет говорить медленнее?» – почему-то подумал Лев Иванович.

– Сам что? – спросил Крячко.

– Дышать. Тяжело.

– Всем тяжело, – весело констатировал врач «Скорой», измеряя давление. – Ну, порядок, а-дэ как у космонавта. И хрен ли дергать бригаду по пустякам? При таком диагнозе, юноша, надо ингалятор при себе держать, хотя бы портативный. На вот, держи в подарок, астматик. – И врач протянул Нассонову ингалятор.

– Нет. Астмы. У меня.

– Ну нет так нет. – Эскулап убрал лекарство в карман. – Тогда, видать, сожрал что иль выпил.

Он быстро оглядел стол, на котором стояли две рюмки и початая бутылка коньяка. Прежде чем сыщики успели что-то сказать, осмотрел и обнюхал обе рюмки:

– Миндалем пованивает. Цианамид или что-то из этой области. Но что-то очень густо пахнет, не менее полрюмки употребил. А на твой вес, – эскулап смерил Нассонова взглядом, – взрослого барана, двенадцати капель – за глаза. Что, бросал пить и не добросил? Прекращай такие эксперименты, а то наследникам квартирка-то останется. Между этой штукой и первой рюмкой – не менее двенадцати часов, запомни.

Одарив пациента парой таблеток супрастина, врач пожелал счастливо оставаться и удалился.

– Аслан, я же сказал – ни капли спиртного, – укоризненно проговорил Гуров.

Тот лишь горестно развел пляшущими руками.

– Снова отскочил, лепешечная твоя душа, – приятным своим голосом заметил Мацук.

– А ты не завидуй, не завидуй, – посоветовал Станислав, – тоже погулял-попользовался. Теперь получишь по полной. Комедию вздумал ломать, Станиславский, тоже мне.

– Ну да, – криво усмехнулся Гуров, – он же тебе сказал: Алексеев, Константин Сергеевич.

– Это кто? – переспросил Крячко.

– Станиславский и есть. Настоящая его фамилия.

– Ишь ты, – усмехнулся Крячко. – Ну, вот и будет ставить пиэсы свои в тюремном драмкружке. Про Монте-Кристо будете играть – не забудь пригласить!

Мацук только усмехнулся.

– Лев Иванович. Помогите, – попросил Нассонов, протягивая мобильник. – На «ф». «Финдир».