Смерть после полудня

Я знаю кое-кого из пикадоров-мастеров, честных, достойных и смелых людей в грязном бизнесе, но вот по поводу знакомых лошадиных маклеров скажу так: глаза б мои их не видели, хотя среди них попадаются неплохие парни. А заодно хотелось бы отделаться от служителей арены. По моим наблюдениям, из всех, кто занят в корриде, только они звереют на своей работе, пусть даже реальная опасность им не грозит. Ох и насмотрелся я на ихнего брата; в особенности запомнилась одна парочка, папаша с сынком, вот уж кого бы я с удовольствием пристрелил! Если у нас когда-либо настанет времечко, чтобы в течение пары-тройки дней разрешали отстреливать кого хочешь, думаю, я первым делом вогнал бы магазин побольше и, прежде чем заняться кое-кем из легавых, итальянских политиков, наших государственных мужей, массачусетских судей, ну и парочки приятелей моей молодости, я бы начал с этих двух служителей арены. Уточнять, кто они такие, мне не хочется, ведь если я и вправду когда-нибудь выбью им мозги, эти строки станут уликой, мол, заранее обдуманное убийство. Даже на фоне всей той жестокости, что я видел, эти двое выделяются. Чаще всего бессмысленные и безнаказанные зверства творятся при полицейском произволе; это верно для всех стран, где я бывал, особенно у меня на родине. По-хорошему, моносабио из Памплоны и Сан-Себастьяна надо бы устроиться в отряд карателей, однако они и на арене выдают все лучшее, на что только способны. На поясе у них висят пунтильи, т. е. кинжалы с увесистыми рукоятями, которыми они могли бы подарить легкую смерть любой тяжело раненной лошади, но я так ни разу и не видел, чтобы их пустили в ход, если животное еще способно вскарабкаться на ноги и добраться до скотного двора. Тут не только вопрос денег, которые эти типы могут заработать, пропуская лошадей еще живыми через таксидермиста; нет, я сам видел, что, пока их не принуждала негодующая публика, папаша и сынок просто отказывались убивать безнадежно раненное животное лишь оттого, что им было приятно ощущать эту власть, способность как можно дольше оттягивать акт милосердия. Большинство служителей-моносабио — убогие создания, выполняющие грязную, тяжелую работу за мизерные деньги; они достойны если не сочувствия, так хотя бы жалости. Оставляя в живых тех лошадей, которых следовало бы забить, моносабио делают это со страхом, перевешивающим любое удовольствие, так что денежки свой кровавые зарабатывают с таким же успехом, что и, скажем, собиратель сигарных окурков на улице. Но вот эта парочка, о которой я говорю, вполне себе упитанная и наглая. Мне однажды удалось-таки угодить тяжеленькой, полуторапесетовой кожаной подушечкой в башку того, кто помоложе. Было это в разгар зрительского возмущения на одной из арен на испанском севере. Мало того, я никогда не хожу на корриду без бутылки манзаниллы, которой все же надеюсь когда-нибудь заехать — ладно, пусть даже пустой — в кого-то из них, когда народ разойдется так, что на одиночный удар бутылкой по голове власти просто закроют глаза. Когда человек, пообщавшись с администрацией, уже не очень верит в закон как противоядие от всех злоупотреблений, бутылка становится эффективным средством прямого воздействия. Если не получается запулить в кого-то, можешь из нее хотя бы отхлебывать.

Нынче в корриде хорошей игрой уже не считается та, где пикадор умелыми разворотами полностью уберегает свою лошадь. По идее, именно так и должно быть, но это порядочная редкость. Все, чего можно сейчас ожидать от пикадора — это грамотный укол непосредственно в моррильо, то есть загривок, мощный мышечный пласт, покрывающий шею быка от затылка до лопаток, и что пикадор будет просто отталкивать быка, не станет проворачивать наконечник в ране, не будет ее углублять, чтобы животное начало истекать кровью и слабеть, тем самым уменьшая опасность для матадора.

Плохая игра с копьем та, где жало промахивается мимо моррильо, где возникает крупная рана или где пикадор позволяет быку добраться до лошади, а уж когда рог угодит в скакуна, наездник начинает проворачивать древко, делая вид, что он спасает свою лошадь, хотя на деле лишь вредит быку бессмысленно и беспричинно.