— Она ждала вас, — стоял я на своем, — и уверен: в заблуждение ее ввело именно платье, этот своеобразный отличительный знак, иначе Тамара не впустила бы незнакомую женщину.
Лицо Верочки покрылось пятнами, она порывисто поднялась и сделала резкий жест рукой со словами:
— Идите, проверьте весь мой гардероб, если считаете, что платье, которого у меня никогда не было, уже вернули.
Я сидел, несколько сконфуженный проявлением женских эмоций, не пытаясь возразить или успокоить.
— Или, может быть, вы думаете, это я стреляла в Тамару? — Верочка подступила ко мне почти вплотную. — Тогда убедитесь: у меня нет никакого шрама на правом бедре.
И дальше последовало уже совсем неожиданное: она, как фокусник, еле уловимым движением сбросила с себя халат и предстала совершенно обнаженной. Крутанулась на месте, давая созерцать свое тело, и застыла лицом ко мне. Вернее сказать, мои глаза оказались напротив ее часто вздымавшегося животика. В голове у меня все перепуталось, помутилось, инстинкт брал верх над рассудком, но я, в море проблем забывший про женщин, наверное, нашел бы в себе силы сдержаться от ответного порыва, если бы не продолжающаяся провокация Верочки. Она опустилась ко мне на колени, обхватила меня за шею и, неровно дыша, призывно зашептала в самое ухо:
— Будьте моим последним мужчиной. Не думайте о своей жене, переступите через уже ненужную вам верность, как это сделала она: не задумываясь, изменила вам. Отомстите ей. Вы ощутите, как сладок этот миг мщения.
Ее слова действовали как гипноз, порождая полное безволие. В эти мгновения я не задавался вопросами: какие цели преследовала Верочка, соблазняя меня, и почему я должен стать ее последним мужчиной, мой разум оказался полностью во власти мысли о мести. Казалось, станет легче, несомненно будет легче, уйдет навсегда эта поедающая нервы ревность, а вместо нее поселится маленькая тайна о пикантном приключении, которая и начнет греть душу, вытеснив оттуда мучительное чувство, вызванное предательством жены. И я «отпустил тормоза».
От Верочки ушел ранним утром, но никакого удовлетворения или даже маленького облегчения не испытывал. На душе было пакостно и совестливо…
12
Тупик — так однозначно воспринимал я итог своей сыскной самодеятельности, лежа, разбитый и безучастный, на родном диване после страстной ночи. Я, образно говоря, уперся в высокий забор, и не просматривалось ни малейшего шанса отыскать в нем хотя бы маленькую щелочку. В который раз пытался анализировать все имеющееся в моем распоряжении по факту двух убийств, подключал логику, но результат оказывался прежним: криминальная задачка не решалась. Махнуть рукой и смириться? Носить до конца жизни клеймо «муж жены-убийцы»? Со временем, конечно, все сгладится, переживания рассосутся, боль поутихнет, а если изредка и будет возникать, то лишь как напоминание о бездарности и бессилии перед более коварным и изворотливым противником.
Но вот после чашечки крепкого кофе, заставившего мое сердце усиленно гонять кровь, в непроглядном потоке мрачных мыслей вдруг обозначился просвет. Я в волнении заметался по комнате. Причиной тому — наколка на руке женщины-киллера и жаргон, что зовется «приблатненным». Отсюда сделал вывод: она наверняка отбывала срок в колонии за какое-то преступление, а значит, наша электронная картотека должна располагать всеми данными на нее.
Пуститься бы в пляс от такого открытия, но сдерживало одно: ни фамилии, ни клички ее я не знал, а сопутствующих примет, двух буковок «С» и шрама, было явно недостаточно, чтобы вот так скоро отыскать даму в розовом одеянии. Регистрация преступников велась по иным данным, нежели те, которыми располагал. Ко всему, проглядывало еще препятствие: на доступ к информации об уголовном мире требовалось разрешение начальства. А чтобы заиметь таковое, нужно было веское обоснование.
И все же решил попробовать, создав мифический образ неуловимой воровки, терроризирующей честных граждан квартирными кражами. Имелись приметы и нужно по ним обнаружить в картотеке искомое лицо. Доступ, не без проволочек, получил. Конечно, я сознавал, что женщина, хладнокровно расстреливавшая свои жертвы, едва ли числилась в криминальном мире в качестве воровки, но под этим соусом намеревался просмотреть всех представительниц «прекрасного пола», попавших на заметку в учреждении, где женские красота и обаяние не котировались. Труд предстоял несомненно титанический, на учете состояли сотни дам разного возраста и положения, хватило бы лишь времени и терпения.
Поздним вечером, дабы несколько разгрузить мозг от множества промелькнувших на экране лиц, фамилий, кличек, примет, я попытался перечитывать классика, уходя в мир давно живших людей со своими заботами и переживаниями той эпохи, когда в чести была совесть, а честь не продавалась и была так же свята, как вера в Бога. И если находились такие, кто поступался сложившимися принципами ради сиюминутной выгоды, то их дальнейшие нравственные мучения становились сравнимы лишь с мучениями грешника в аду.