Смерть сердца

Он пододвинул поближе еще одно кресло, она уселась, несколько потрясенная силой своих слов. Майор Брутт пристально наблюдал за тем, как четверо постояльцев занимают свои излюбленные места. Порция же наблюдала за майором: его глаза так и впились в этих людей; они не подозревают о том, что он сейчас услышал, и потому соседи по гостинице для него теперь воплощение нормальности. Бывают ситуации, когда успокаиваешься от одного только равнодушного вида – эти люди, по меньшей мере, невиновны хотя бы в одном преступлении. Когда дольше смотреть было уже нельзя, иначе пришлось бы встретиться взглядами, майор уставился в пол, на Порцию он даже не взглянул. Она остро ощущала молчание их и близость – разволновалась, встревожилась, что теперь на нее косятся куда чаще, чем днем, а потому сидела неподвижно, даже руками не шевелила.

Казалось, майору интересно разглядывать пол, он даже принялся поскребывать в затылке. Она едва слышно проговорила:

– Нет ли какого-то другого места?.. – Он слегка нахмурился. – Вы ведь снимаете тут комнату?

– И умею же я сесть в лужу.

– Может, поднимемся к вам? Или пойдем куда-то еще?

– И с чего это я взял, что им есть до меня дело… Что, что вы сказали?

– Все слушают, о чем мы говорим.

Но его по-прежнему это не заботило. Он посмотрел – с каким-то странным, угрюмым смирением, – как еще три человека прошли между колонн, уселись. Затем в коридоре, на лестнице показались пожилые дамы в полувечерних нарядах, завсегдатаи гостиной. Серые глаза майора Брутта наконец встретились с темными глазами Порции.

– Нет, больше нам пойти некуда.

Он выждал, пока на другом конце салона завязалась беседа. И произнес под прикрытием голосов:

– Просто говорите потише, и все. И думайте сначала, у вас нет права такое говорить.

Она прошептала:

– Но они относятся к вам, как ко мне.

– Вообще-то, – продолжал он, по-прежнему хмурясь, – это ничего не меняет… Ничего не меняет… ничего. Вы не имеете права доставлять им огорчения, неужели вы не понимаете, что поступаете дурно? Я сейчас же отвезу вас домой – сразу, немедля, pronto!

– О нет! – неожиданно властно ответила она. – Вы ведь не знаете, что произошло.

Они сидели, почти колено к колену, под прямым углом друг к другу, кресла их соприкасались. Неприятное положение, в котором оба оказались, ее настойчивое желание уберечь майора от ошибки – какое значение по сравнению с этим имели эти люди в гостиной и вообще весь мир? С безжалостностью богини она положила маленькую, уверенную руку на подлокотник его кресла. Он сказал уже заметно мягче:

– Дорогое дитя, что бы там ни случилось, вам лучше поехать домой и рассудить все на месте.

– Майор Брутт, даже если бы вы их ненавидели, вы не смогли бы придумать для меня худшего выхода. Это никогда не кончится. То есть рассуждения эти никогда не кончатся. А кроме того, Томас – мой брат. Я не могу вам тут всего рассказать… Вам нравится эта гостиница?

Майору потребовалось несколько секунд, чтобы переключиться. Он задумчиво помычал, потом ответил:

– Меня все устраивает. А что?

– Если вы завтра отсюда уедете, будет все равно, что тут о вас подумают: можете сказать им, что я ваша племянница, что мне стало нехорошо и что мне нужно прилечь, тогда мы сможем поговорить в вашей комнате.

– Боюсь, так все-таки нельзя.

Но она его перебила:

– Ох, скорее же! Я сейчас расплачусь.

И вправду, ее огромные темные глаза уже теряли свою четкость, костяшками пальцев она надавила на губы, чтобы они не дрожали, другой кулак она прижала к животу, словно источник нестерпимой боли находился именно там. Чуть отодвинув руку ото рта, она пробормотала:

– Я целый день на людях… Мне нужно всего полчаса, всего двадцать минут… А потом, раз уж вы говорите, что я должна…

Он вскочил – задев столик, громыхнув пепельницей – и громко сказал:

– Давайте выпьем кофе.

Они прошли сквозь арку, ведущую в столовую, и оказались у другой лестницы – лифта в гостинице не было. Порция обогнала майора, метнулась наверх, будто кролик. Он шел за ней, ступая нарочито тяжело, насвистывая беззаботно, но слегка фальшиво, нашаривая в карманах ключи, минуя пальмы на лестничных клетках, – он шагал строго по прямой, как люди, которые ходят во сне, и как сам он ходил всегда. Ее день состоял из сплошных лестниц – и все равно, глаза Порции были все пугливее, все недоверчивее, когда она оборачивалась, а он жестами показывал: «Выше, выше!» К тому моменту, когда Порция добралась до мансарды, ей уже чудилось, что у этого дома вовсе нет края. В доме на Виндзор-террас на этаж под слуховыми окнами была упрятана телесная жизнь прислуги, это там Матчетт делала то, о чем все умалчивали, – спала. Под самой крышей майор поравнялся с Порцией; насвистывая еще громче, отпер дверь. Раньше она не видела, чтобы он двигался с подобной хозяйской уверенностью. Один миг – и вот она уже с сомнением глядит поверх примятого покрывала бурого атласа в окошко кукольного домика, затемненное снаружи балюстрадой.

– Тесновато, конечно, – сказал он. – Но они поэтому мне и цену снизили.