Смерть сердца

Спальни верхнего этажа походили на монастырские кельи – наружные ставни на окнах были изнутри закрыты на крючок. Стены были плесневело-синего цвета, цвета мертвого неба, а при взгляде на разбегавшееся по потолку перекрестье трещин сразу думалось о том, как тут просыпаются отдыхающие. От каминной решетки пахло затхлой золой, и казалось, будто «Вайкики» где-то очень далеко. После долгих лестничных пролетов эти комнаты были тупиком: пустота и чувство распада следовали вверх по лестнице за всеми, кто входил в дом, отрезая путь обратно. Порции казалось, что она, пытаясь уйти от преследования, вскарабкалась на самую верхушку дерева. Она вспомнила, что видела этот до ужаса высокий дом сзади и как он напугал ее, когда они вместе с миссис Геккомб проезжали мимо него в такси. Сегодня, когда они, повернув ключ в замке, храбро толкнули осевшую дверь, из коридора послышался шелест обоев. Но Порция боялась остаться с Эдди наедине не только здесь.

Он закурил, привалившись к каминной полке. Он словно бы обмерял комнату взглядом, раскручивая на пальце веревочку с висевшим на ней ключом. Порция подошла к окну, выглянула наружу.

– Тут во всех окнах двойные стекла, – сказала она.

– Толку-то от этого, если дом снесет ветром.

– Думаешь, правда может?..

Колокола смолкли.

– А ты вообще должна быть в церкви.

– Я ходила в прошлое воскресенье, но это все не обязательно.

– Тогда зачем ты туда ходила в прошлое воскресенье, а, маленькая пройдоха?

Порция молчала.

– Слушай, крошка, ты сегодня какая-то странная. С чего это ты себя так странно со мной ведешь?

– Я? Странно?

– Ты прекрасно знаешь, что да. Не дури. Что такое?

Она стояла отвернувшись и молча дергала за оконную щеколду. Но Эдди дважды свистнул, и ей пришлось обернуться. Он так туго закрутил веревочку на пальце, что из-под нее проступили бороздки окрашенной никотином кожи. В его оживленном взгляде угадывалась нервная настороженность, словно его мир вот-вот рухнет. Машинально вскинув ладонь к щеке, она глядела на его виднеющиеся между губ зубы.

Он сказал:

– Ну?

– Почему ты держал Дафну за руку?

– Когда это?

– В кино.

– А, там. Потому что, понимаешь, ну надо же мне как-то общаться с людьми.

– Почему?

– Потому что у нас с ними больше нет ничего общего, и меня это просто выводит из себя. Да, я заметил, ты тогда как-то странно на меня посмотрела.

– Когда ты мне улыбнулся? Ты тогда уже держал ее за руку?

Эдди задумался.

– Да, наверное, похоже на то. А ты разволновалась? То-то я думал, ты слишком рано ушла спать. Но мне казалось, ты и так знаешь, что я за человек. Мне нравится касаться других людей.

– Но ты даже не вспомнил обо мне!

– Да, похоже, не вспомнил. – Он опустил взгляд, раскрутил веревочку на пальце. – И ведь правда, не вспомнил, – сказал он уже гораздо мягче.

– Ты об этом говорил тогда на берегу? О том, что ты не знаешь, как можешь себя повести?

– А ты, конечно, сразу кинулась домой и все записала? Я ведь просил тебя ничего обо мне не писать.

– Нет, Эдди, в моем дневнике об этом ничего нет. Ты ведь сказал это только вчера, после чая.

– Ладно, в общем, это даже нельзя назвать поведением – настолько это все неважно. Ничего нового в этом нет.

– Но для меня – есть.

– Тут уж я ничем не могу помочь, – ответил он, рассудительно улыбаясь. – Я не могу тебя изменить.

– Я знала, что что-то не так, еще до того, как Дикки стал вертеть зажигалкой. Я поняла это по тому, как ты улыбался.

– Такая малышка, а уже невротичка.

– Не такая уж я и малышка. Ты даже сказал однажды, что можешь на мне жениться.

– Ты была такой малышкой, вот я и сказал.

– Поэтому можно было говорить все, что вздумается?

– Нет, но я думал, что уж ты-то не разделяешь этих совершенно предвзятых взглядов. Но теперь ты ничем не отличаешься от других местных девушек, которые только и делают, что смотрят на меня и меня оценивают, а потом выдумывают обо мне бог весть что. Из-за тебя я…

– Да, но почему ты держал Дафну за руку?

– Мне просто хотелось дружеского общения.

– Но… то есть… Мы ведь с тобой дольше дружим.

Безжалостность то ли разом оставила Эдди, то ли уступила место совершенно другому чувству. Он подошел к стенному шкафу, который до этого внимательно разглядывал, и аккуратно прикрыл его дверцы. Затем он огляделся – с таким видом, будто жил здесь и вот теперь пришел забрать оставшиеся вещи. Он поднял обгорелую спичку и кинул ее в камин. Затем рассеянно сказал:

– Ладно, пойдем отсюда.

– Но ты слышал, что я сказала?

– Слышал, конечно. Ты всегда такая милая, крошка моя.

Они спустились на этаж, поближе к мягкому шороху моря. Эдди зашел в гостиную, чтобы еще разок осмотреться. Пол, там, где от ковра остался след, покрывали красноватые разводы мастики. В деревянную раму над арочным окном был вделан крюк, на котором, наверное, висела птичья клетка.

Свет с моря проник в комнату через окно и упал на лицо Эдди, когда тот быстро обернулся и сказал, стараясь говорить легко, мягко: