Смерть цвета бейсик

Гришу и десяток сопровождающих юристов, включая звезду уголовных процессов, после некоторой суеты пустили в зал. Они покрыли стол своими бумагами и электроникой. Внешне Кетман больше всего напоминал заучку из древнего малобюджетного ситкома. Узкоплечий, длинный, сутулый, в толстых очках пластиковой оправы фасона, устаревшего до его рождения. Очки, да еще в такой оправе, намекали, что образ сформирован осознанно. На переговорах и в зале суда Гриша оборачивался безжалостным хищником, быстрым, жестким и опасным. Кетман был младше меня лет на десять, но успел возглавить, по сути, нашу юридическую службу. Возглавить в том смысле, что на него замыкались вопросы, связанные непосредственно с законом, а сопутствующие финансово-административные коммуникации осуществлял его номинальный начальник, обаятельный дедок, вросший за десятилетия в судебную систему. Наивный инфантилизм считать, будто только деньги и связи определяют решение суда, собственно юридическая правота зачастую имеет не меньшее, а иногда и большее значение. Теперь Гриша, если задуматься, попадал в сложное положение во внутрикорпоративной борьбе. Он считался моим человеком, плоть от плоти блока молодых менеджеров, противостоящего уходящим ровесникам дяди Миши. Забавно, какие нелепые глупости казались важными всего тридцать или сорок часов назад. Теперь это тревожило не больше, чем проблемы, ожидающие Гришу в поиске нового партнера для тенниса, — у нас неплохо получалось в паре. Несмотря на внешность, на корте он был почти также хорош, как в зале суда.

Новое действие пьесы можно было бы описать ремаркой: «те же и юристы», с той особенностью, что на сцену вышли умелые актеры, всерьез делающие свою работу, добросовестно живущие на сцене. Я подтвердил полномочия адвокатов, подписавшись на своем дисплее, на это он оказался способен. Знаменитость обратился к судье с просьбой объявить перерыв, чтобы защита могла пообщаться со мной. Обвинение возражало, и судья не разрешил. Баталия продолжалась добрых полчаса, они все время ссылались на какие-то пункты и статьи, так что я почти сразу потерял нить и перестал следить.

Следующая схватка велась относительно ведения слушания в открытом или закрытом заседании. Тут, естественно, наша взяла, что и понятно: не имело смысла забирать дело из трибунала иначе чем для громкого процесса. Громкий процесс, рекламирующий отечественное судопроизводство, нуждался в прессе и публичности. Оставить меня без защитников, соответственно, тоже было нельзя.

Зал заполнила шумная публика. Преобладали неопрятные бородачи и юные журналистки за сорок, накрашенные и одетые так свежо, оригинально и смело, что их трудно было различать между собой. Сразу были видны репортеры, работавшие на картинку, у них части, которым предстояло попасть в кадр, были наряжены продуманно и относительно официально, контрастируя с остальной одеждой. Судья разрешил пятиминутную съемку, над залом поднялись три десятка дронов, описывавших сложные траектории, автоматически уходя от столкновений.

Появление зрителей заметно оживило обвинение и судью. Теперь схватки проходили куда артистичней. Смысла в этом не было никакого, хотя внешне журналисты не различались, противоположная подача материала было очевидна заранее. Чтобы тут ни происходило, для одной половины я останусь безжалостным террористом, а для другой — невинной жертвой марионеточного режима. В нескольких самых умных изданиях озаботятся отсортировать доказательства, отобрав нужные, а работники остальных уже вовсю давят клавиши и слушать ничего не собираются. Беспристрастного разбора можно ожидать разве от незаинтересованного издания откуда-нибудь из Аргентины или Новой Зеландии, но их аудитории до меня дела нет.

В общем, те же и пресса. Идущая пьеса была классического репертуара с хорошо прогнозируемым сюжетом, современная разновидность комедии дель арте. Как ни изгибайся сюжет, а проныра-слуга никому не позволит себя провести, скупому старику нипочем не жениться на юной прелестнице, молодые влюбленные обретут свое счастье. Ну, а меня, видимо, повесят.

Защита и обвинение сошлись в схватке вокруг протокола задержания. Хотя мои адвокаты вступили в должность прямо в зале и только после этого получили доступ к документам дела, копии протокола задержания, исчирканные красными пометками, у них были с самого начала. Защиту решительно ничего не устраивало: время, дата, отсутствие моей подписи. Прокурор краснел и врал, будто я отказался подписываться в присутствии двух понятых. Ни протокола, ни понятых я в глаза не видел, ясное дело. Обвинение явно спохватилось о бумажной подкладке, только узнав, что дело идет в суд, а не в трибунал. Затребованную видеозапись составления протокола обвинение предъявить отказалось, ссылаясь на техническую неисправность. Защита жгла ядом ироничного недоверия.