Смерть у стеклянной струи

Петров немедля осерчал и распорядился задержать всех. Наверное, и к лучшему — гарантии, что трое сознавшихся действовали не по указке остальных, не было.

В итоге цирк уехал, а Коля Горленко остался. Он понимал, что в происшедшем настораживает, но понятия не имел, как подступиться к подробностям и, главное, зачем искать их здесь.

— Международные! — сказал тем временем старик из администрации и добавил громкости диктору новостей.

Услышав про шпионов в новостях, Коля почувствовал, как его посетила идея. Когда выпуск закончился, он резко приглушил радио.

— Давайте все-таки поговорим, — не терпящим возражений тоном начал он. — Как я понял, вы не впервые приглашаете в Харьков «Веселый балаганчик» и знаете труппу довольно хорошо.

— Так точно! — оживился старик. — Копии личных дел из Главцирка запрашивал. Все по правилам. Но никаких оплошностей за «балаганчиком» не наблюдалось.

— Они когда-то — вместе или по одному — выезжали за границу? — напрямую спросил Коля. — И владеют ли иностранными языками? Вы не в курсе?

— Думаете, завербованы? — с азартом склонился к Коле старик. — А что? В наше время, — он кивнул на радио, — все возможно. Судя по документам, за границей родственников не имеют и сами никогда не бывали и иностранными языками не владеют. Подозрительно гладко все в их бумагах, да? И ведь и правда тогда все объясняется. Шпионы, завербованные, чтобы навредить представителям дружественной страны и рассорить нас с союзниками, которых в этом лишенном ценностей мире осталось немного. И как я сразу их не заподозрил! Ведь вид у этой дрессировщицы совсем не здешний, согласитесь? Нет, я не хочу сказать, что, мол, еврейка, в графе национальность сказано, что украинка, но однако…

Услышав крутящуюся миг назад в его мозгу мысль со стороны, Горленко осознал, какой все это бред. В других городах ограблены были вовсе не иностранцы. Да и про знание иностранных языков в анкете вряд ли стали бы утаивать.

— И вот еще что я считаю нужным доложить, — с напором продолжил старик. — Девица-то Панковского оговорила. Не стал бы он с такой крутить любовь. Он хоть и странный, но в этом смысле — все в порядке. Женщин по возрасту себе берет, а не пигалиц, которые в дочери годятся. Он с Зинкой жил — ну, с той пышной брюнеткой, что наяривает на аккордеоне у них для музыки и завлитом труппы.

— С обеими?

— Да нет, она одна в двух должностях.

Коля удивился. Хмурая аккордеонистка Зинаида, насколько он мог судить за краткий миг знакомства, с трудом могла связать два слова, поэтому в завлиты не годилась. Но мало ли, что нужно циркачам.

— У Зинки день рождения был как раз в субботу, — продолжил старик. — Красиво отмечали. Я тоже был среди гостей. Ну и, конечно, было бы видно, если б они с Панковским разругались. Но нет. Он так вокруг нее и увивался. Ни на кого другого не смотрел.

«Легла роса, спустился вечер синий», — запели вдруг по радио, и Коля наконец окончательно прозрел и сформулировал, что нужно прояснить.

Конечно, показания чужака были не так ценны, как сведения от труппы, но даже в этом разговоре Горленко чем больше спрашивал, тем четче понимал, что именно не сходится во всей этой истории. А позже, когда вернулись те члены труппы, кого Петров признал невиновными (все, кроме трех, как изначально и говорил Горленко), он уже четко знал, кого и о чем спрашивать.

Глава 11. Опасные разговоры

— И запомните, дети мои: всё в этой жизни ерунда, кроме культуры! — вещал Морской, перегнувшись через перила, вслед гостям. — Единственный показатель того, насколько осмысленную жизнь ты прожил — приумножал ли культурное достояние человечества, оберегал ли его или способствовал его энтропии. Остальное не имеет смысла!

«Дети», двое из которых были даже старше Морского, ускоренно ретировались вниз по ступенькам, тихонько пересмеиваясь. Мнение Владимира в компании, разумеется, уважали и разделяли, но к приступам громогласного воодушевления, гулким эхом разлетающегося по всему подъезду, относились скептически. Только Алик Басюк, уже изрядно выпивший, но окончательно еще не раскисший, воспринял напутствие восторженно и замер в галантном поклоне на фоне громадного подъездного окна.

— Будет сделано, товарищ Морской! Прочь сомнения! — отрапортовал он, не разгибаясь, потом, потеряв равновесие, уперся рукой в пол и, чтоб не терять лицо, попытался изобразить нечто вроде колеса на одной руке. К счастью, друзья подхватили бедолагу до того, как он ударился головой о бетонные ступени.

— Вам нужно преподавать! — твердо сказала за спиной Морского соседка, тоже вышедшая в подъезд проводить гостей. Галочка была рада, что Людмила согласилась сегодня присоединиться к их небольшому сабантую. Во-первых, возрождалась атмосфера тесной дружбы всей квартирой, во-вторых, когда соседка разговорилась, то оказалась человеком тонко чувствующим и глубоким. — Да-да, преподавать, а не на фабрике работать, — продолжила она. — Вы правильные вещи говорите, к тому же хорошо.