Смерть в Миракл Крик

Он ненавидел ждать. Неважно, чего ждать, пока вскипит чайник или когда начнется встреча, ожидание означало зависимость, показывало, что не все находится под его контролем. И редко это было настолько же верно, как сегодня, когда он застрял дома без машины, без телефона, не зная, где Янг. Когда они с Мэри все сожгли, делать стало нечего, поэтому они просто сидели в ожидании и пили ячменный чай. Точнее, он пил. Мэри налила и себе тоже, но не притронулась. Она таращилась в чашку, как на экран телевизора, иногда дула, гоняя рябь по янтарной жидкости. Он хотел даже сказать, что чай не горячий, уже час как остыл, но промолчал. Он понимал, что ей надо как-то разрядить гнетущую атмосферу ожидания, простого ожидания, и он сам бы сейчас с удовольствием ходил по комнате. Это одно из многих последствий паралича: катание в кресле взад-вперед не удовлетворяет болезненную потребность в движении, которую испытываешь в удушающие моменты вроде этого.

Когда в половине третьего Янг наконец вошла, на него нахлынула волна облегчения. Что она вернулась, что она одна, без полиции. (Он говорил Мэри, что бояться нечего, что Янг никогда их не выдаст, но, увидев тогда Янг, он понял, что вовсе не был так в этом уверен.)

– Ю-бо, где ты была? – спросил Пак.

Она не ответила, даже не взглянула на него, просто села с холодной решимостью, от которой у него в груди защекотала паника.

– Ю-Бо, мы волновались. Ты кого-нибудь встретила? С кем-то говорила? – сказал он.

Тогда она на него посмотрела. Будь у нее вид обиженный или испуганный, он бы с этим смирился. Закричи она, яростно и надрывно, он был к этому готов. Но эта женщина с пустым, как у манекена, лицом – со строгим выражением, неподвижным ртом, – эта не та женщина, что была ему женой двадцать лет. Его испугало ее лицо. Оно было столь ему знакомо, но сейчас он его не узнавал.

– Расскажи мне все, – сказала она. Ее голос был под стать лицу, ровным, без перелива эмоций. Теперь, когда интонации исчезли, он понял, как они были важны.

Он сглотнул и придал голосу спокойствие.

– Ты и так уже все знаешь. Ты же подслушала, как я рассказывал все Мэри, перед тем как сбежала. Куда ты поехала?

Янг не ответила, казалось, даже не услышала вопроса. Она уставилась на него, так что ему стало жарко, словно лазерный луч врезался ему в глаза и мозг.

– Посмотри мне в глаза и расскажи все. На этот раз правду.

Он надеялся, что она расскажет первой, что выплеснет гнев, выскажет, что именно она слышала, чтобы он мог подстроить свой рассказ. Но сомнений нет. Говорить она не собирается. Он кивнул и положил руки на стол: туда же, куда всего лишь прошлым вечером она бросила пакет из сарая, а он вынужден был на ходу придумывать правдоподобное объяснение. После сегодняшнего утра она наверняка поняла, что все это было ложью. С этого и надо начать.

– Вчера вечером я солгал, – сказал он. – Списки квартир в Сеуле были не для брата. Это для нас, чтобы переехать после пожара. Извини, что солгал. Я хотел защитить тебя.

Он ожидал, что она смягчится, увидев его раскаяние и беззащитность. Но ее глаза, наоборот, стали жестче, зрачки сузились до размера черной булавочной головки, отчего он почувствовал себя преступником. Он напомнил себе, что это его цель, чтобы она поверила, будто он – злодей, и продолжил рассказ из смеси правды и лжи, как и решил. Он рассказал, как позвонил риэлтору и выяснил, что переезд домой им не по карману. Он рассказал, как решился устроить поджог, чтобы получить деньги, и позвонил (с чужого телефона на случай, если будет расследование) в страховую, чтобы убедиться, что страховка покрывает поджог.

О демонстрантах рассказывать было проще – правду говорить всегда проще. И он постарался спокойно поведать о ходе того дня: как его раздражало бездействие полиции, как он пустил в ход план по созданию короткого замыкания при помощи шариков. Как он испытал временное облегчение, когда план сработал, но та женщина позвонила и угрожала вернуться и доставить еще неприятностей. Как он решил положить сигарету точно там, где она лежала в истории из листовок, чтобы обвинить их, доставить серьезные неприятности, и чтобы они держались подальше.

Он несколько раз пытался поймать взгляд Мэри и предупредить, чтобы она не возражала, но та все еще не отрывалась от полной чашки чая. Когда он договорил, повисло долгое молчание, потом Янг спросила:

– Ты ничего не утаил? Теперь это вся правда?

Лицо у нее было предельно строгое, но в голосе отчетливо слышались мольба и, сожаление, обернутое в отчаянную надежду. Он и хотел бы ответить, что конечно, нет, она же его знает, он не тот человек, который станет подвергать чужие жизни опасности ради денег. Но не стал этого делать. Есть вещи поважнее честности, даже в отношениях с женой.