Смерть в овечьей шерсти

Перед отъездом в Англию Флоренс Рубрик наведалась к юному Клиффу в школу, чтобы обработать его, как она в свое время поступила с Урсулой Харм. Однако ее постигла неудача. В глазах критически настроенного школьника ее поведение выглядело ужасным. Она слишком громко говорила. Совалась, куда только можно. Перезнакомилась со всеми учителями и разговаривала о нем с директором на глазах у его одноклассников. Что еще хуже, настояла на встрече с учителем музыки, человеком утонченным и строгим, и стала внушать ему, что надо играть с душой, и в первую очередь Мендельсона. Клифф был просто в ужасе от такого покровительства. Ему казалось, что мальчишки втихаря смеются над ними обоими. Он понял, что в их глазах он выглядит не таким, как все, а это уже само по себе преступление. Миссис Рубрик побеседовала и с ним, смутив его разговорами о предстоящей конфирмации и намеками на его созревание, о котором она говорила, приводя ботанические параллели. В ходе разговора она не преминула сообщить, что страшно опечалена тем, что Бог не дал ей сына (в чем, по ее мнению, виноват был мистер Рубрик). Взяв его лицо в свои большие цепкие руки, она так долго вглядывалась в него, что он залился румянцем. Потом она напомнила ему обо всех своих благодеяниях – деликатно, но достаточно недвусмысленно – и выразила уверенность в его сыновней благодарности. «Мы ведь с тобой друзья-приятели. Близкие люди». При этих словах он похолодел.

Она писала ему из Англии длинные письма и привезла патефон с кучей пластинок. Ему уже исполнилось пятнадцать. Неприятное впечатление от их последней встречи постепенно сгладилось. Он полностью освоился в школе и усердно занимался музыкой. После возвращения миссис Рубрик их отношения возобновились в прежнем виде.

Аллейн предположил, как это теперь выглядело: юный Клифф говорил в основном о себе, а она терпеливо слушала.

В последней четверти Клифф подружился с парнем из Англии, приехавшим в Новую Зеландию вместе с родителями – интеллектуалами с коммунистическими убеждениями. Их сын, утонченный и саркастичный, казался Клиффу не по годам взрослым. Он жадно ловил все, что говорил его новый друг, стал сторонником левых взглядов, спорил с учителями и гордился своей прогрессивностью. Они собрали во-круг себя группу пылких нонконформистов, готовых «без страха и упрека» бороться с фашизмом, отложив революционные выступления на послевоенное время. Его друг, похоже, всегда придерживался такой тактики.

– Но все, конечно, изменилось, когда в войну вступила Россия, – простодушно заявил Клифф. – Вы, наверное, в ужасе?

– Вы так считаете? Не буду вас разочаровывать, – ответил Аллейн. – Гораздо важнее, пришла ли в ужас миссис Рубрик?

– Еще как пришла! Тогда-то мы и повздорили. Началось с того, что мы с моим другом решили идти в армию. Мы поняли, что не можем больше оставаться в школе. Короче, пошли на призывной пункт. Конечно, нас не взяли. В конце сорок первого я приехал домой на рождественские каникулы. К этому времени до меня уже дошло, каким я был идиотом, изображая юного джентльмена за ее счет. Я понял, что не следует принимать подачки, если у тебя чего-то нет. Этим ты только усугубляешь классовое неравенство. Здесь не хватало рабочих рук, и я решил, что если меня не берут в армию, то я могу пригодиться у себя дома.

Помолчав, он застенчиво проговорил:

– Я не хочу казаться лучше, чем я есть. Мне вовсе не хотелось в армию. Меня пугала одна мысль об этом. Бестолковая трата времени, скука, идиотская муштра, а потом кровавая бойня. Но я чувствовал, что должен идти.

– Я вас вполне понимаю, – заверил его Аллейн.

– А она не поняла. У нее все было распланировано. Я должен был ехать в Англию и поступить в Королевский музыкальный колледж. Она была в восторге от того, что меня признали непригодным для службы. Я пытался ей что-то объяснить, однако она обращалась со мной как с неразумным ребенком. Когда же я уперся, обвинила меня в неблагодарности. Она не имела на это права! Никто не имеет права осыпать мальчишку благодеяниями, а потом использовать эту щедрость в качестве оружия против него. Она всегда говорила, что артист имеет право на свободу. Ничего себе свобода! Вложив в меня средства, намеревалась получить проценты.

– Чем кончилась ваша беседа?

Клифф повернулся на стуле. Его лицо было в тени, но по его позе и наклону головы Аллейн понял, что он смотрит на портрет миссис Рубрик.

– Она сидела точно так же. На лице у нее мало что выражалось. Никогда бы не подумал, что она способна говорить такие вещи. Все имеет свою цену, и поэтому я должен любить ее! Я не выдержал и ушел.

– Когда это было?

– В тот вечер, когда я приехал на летние каникулы. После этого я ее не видел до…

– Мы снова возвращаемся к истории с разбитой бутылкой?

Клифф надолго замолчал.

– Вы до сих пор были откровенны, – подбодрил его Аллейн. – Почему же застряли на этом эпизоде?

Клифф зашаркал ногами и снова начал бормотать:

– Откуда я знаю… Вы же не частный агент… Гестаповские методы… Записывают, а потом используют против тебя…