Смерть в партере

Главный по безопасности театра оказался в довольно щекотливой ситуации — его, получается, развели, как дитя малое. Явно, судя по сконфуженному виду, он это в полной мере осознавал, предпочёл пока отмалчиваться, и я решил тогда экспромтом продолжить его удивлять — первому поведать про мою новую детективную стезю. В любом случае дело, очевидно, движется к своему завершению, и вскорости все наши подозреваемые узнают, кто же это их подозревает. Я полагал, что такое откровение станет приличным шоком для каждого, так опробую-ка я открыться самому располагающему, порепетирую как бы: «Вы же сами наверняка знаете, что оказался я тогда на тринадцатом месте совершенно случайно — волею капельдинерши. Но, думаю, понимаете, что случайности не все случайны… Я оказался втянут в это преступление, и это многое изменило в моей жизни. И я понял, что я обязан, не знаю, правда, кому, раскрыть это убийство. И я уже весьма близок к этому, не без участия Сергея, который мне помогает в этом в свободное от службы время. Удивлены?»

Задавая этот, по сути дела, риторический вопрос, я больше ждал реакции на мой упор на убийство, ибо специально интонационно выделил и само это слово, и «преступление». Что возымело своё действие: «Да, поразили вы меня сейчас, да и не раз! И от того, как вы образ сменили, я в изумлении — теперь точно верю, что вы превосходный артист! А то, что вы расследование ведёте, — совершенно поразительно. И это подтверждение моих самых плохих предчувствий, что дело-то грязное да мокрое. Я же чувствовал, что что-то не так, но молчал. Мне крайне неудобно перед вами, извините…»

Я даже и не рассчитывал настолько сразить Александра Карловича, что он начнёт за недоношение своих предчувствий извиняться! Но, как оказалось, для предчувствий были весьма существенные поводы, а закрывали отчасти один из самых серьёзных пробелов в расследовании — полное отсутствие доказательств отравления: «И хотя я теперь и не понимаю, какой у вас вопрос ко мне, но хочу сразу от своего головняка избавиться. А молчать про это мне было тяжело, особенно телефон доставая… Потому как есть там одно фото, про которое забыть я никак не смог, — я успел сфотографировать результаты вскрытия, которые вскоре сожжены были, а пепел развеян над Большой Дмитровкой из окна кабинета начальника Сергея. И, даже особо не разбираясь в таких документах, да и качество фото не самое лучшее, понимаю, что было зачем его сжигать. И понимаю, что кому-то это надо, чтобы от доказательств насильственной смерти избавиться…»

Отличное начало сотрудничества Александра Карловича со следствием! Мы на неё посмотрели, и качество, действительно, оказалось, мягко скажем, не ахти. Но Сергей заверил, что есть у него один толковый парень, который убитые фотографии документов восстанавливает — за символическую денежку. Правда, эта уж совсем никакая — лично я лишь несколько букв смог разобрать на исписанном бланке, но попробовать стоит. Карлович отправил фото нам обоим, мы пожатием рук отметили это отличное начало, стало совсем комфортно, и я изложил-таки вопрос, приведший нас сюда, — нужны записи с абсолютно всех камер, начиная с шести вечера в тот злополучный день. И это был «не вопрос!» — мы все пошли в пультовую, и через минут сорок всё необходимое скачали мне на внешний диск, предусмотрительно прихваченный с собой. Флешки бы не хватило — камер в Большом не счесть.

Пока искали записи и скачивали, Александр Карлович подробно отчитался и о своём видении самого убийства, и про последующие встречи с Леонидом Борисовичем. Который, с его слов, факт убийства категорически не отрицал, но «наводил конспирацию», которую объяснял «происками конкурентов». Верилось в это с трудом, но Александр Карлович поверить пытался… А про день убийства ничего нового шеф СБ добавить не смог, но и так уже прилично помог в расследовании. И на диске имелись ещё гигабайты видео, и меж них, как вполне можно предполагать, — момент отравления…

Очень довольным приехал я с этим грузом домой ещё до двух, но провёл время почти до девяти вечера с кратким перерывом на обед, заказанный всё в том же грузинском ресторане, крайне скучно — сортируя записи и бегло отсматривая материал. Вновь проголодавшись, я поужинал тем, что бог послал в холодильник, зато вот потом началось поинтереснее занятие — у меня набралось всего с пару часов видео с тех камер, в которые Марат мог попасть в кадр. Зная как свои пять пальцев все помещения театра, я уже понимал маршрут его движения по следующим точкам: партер, буфет 1, выход, вход, буфет 2, партер. Идентифицировал я и камеры, расположенные по пути его следования, и, хотя имелись небольшие слепые зоны, я рассчитывал смонтировать эту короткометражку на двадцать минут антракта почти без пробелов. Я сделал посекундную таблицу и стал по кусочкам её заполнять, уже освоившись в программе редактора видео.