Смерть в шато

– Значит, выложимся на все сто. – Бердетт прочистил горло. – Итак, великому выжившему, нити, которая связывала Францию воедино последние бурные полвека, настал час уйти.

Слова становились все тише, а затем вновь зазвучали в полную силу.

– Наверное, микрофон в одном конце трейлера, – пояснила Стелла.

– Люди говорят, что я предал Францию, но я никогда… – Бердетт снова кашлянул. – Я никогда не предавал правительство, которое в первую очередь не предало само себя! Я никогда не ставил себя выше своей страны. Все, что я делал, я делал для Франции.

Голос зазвучал устало, прерывисто, давая понять, что Талейран умирает. А затем вновь окреп.

– Вот же тип, – громко произнес Бердетт. – Всю жизнь творит, что хочет, а в последние мгновения торгуется с Богом.

Он с отчетливым стуком поставил стакан.

– А ты смог бы, Доминик, старый мошенник?

Стелла, Валери и Ричард переглянулись. Что это, ночная минутка жалости к себе или у актера был повод испытывать вину?

– Что ж, Шарль Морис де Талейран-Перигор, в кинобизнесе ты бы преуспел! – Голос снова вошел в роль. – Дипломат, который говорит «да», имеет в виду «возможно»; дипломат, который говорит «возможно», имеет в виду «нет»; а дипломат, который говорит «нет», – вовсе не дипломат.

Еще одна знаменитая цитата Талейрана.

– Вместо «дипломат» читай «кинопродюсер». Доминик Бердетт, кинопродюсер. Тьфу!

На мгновение воцарилась тишина, затем раздался глоток, и в стакан вновь полился напиток.

– Настоящий друг всегда ударит в лоб!

– Это есть в сценарии? – небезосновательно спросила Валери, потому что актера штормило из стороны в сторону.

– Надеюсь, нет, – ответил Ричард. – Это Оскар Уайльд.

– Ох.

Из динамика опять донесся голос Бердетта:

– Ты был добрым другом, Наполеон, но лучше, чтобы все закончилось вот так. Либо так, либо умереть в неведении, гния на солнце, смотря наши собственные фильмы ночью по телевизору.

– Что он несет, глупый человек? – Валери отошла выглянуть в окно, толпиться у динамика не было смысла.

– Не знаю, но кажется, он путает Рида с Наполеоном, как себя путает с Талейраном.

Валери покачала головой и повторила, что он глупый человек.

– Если он – наш убийца, то вполне может сослаться на невменяемость, и все сойдет ему с рук, – добавила она.

Ричард подумал: а не в этом ли дело?

– Погоди, возможно, ты права, – произнес он. – Если Бердетт путает роли, вдруг он путает и сюжет? Как Талейран якобы предал Наполеона, Бердетт мог предать Тернбулла.

– Или убить?

– Или убить.

– Вы думаете, что это он убил Рида Тернбулла? – Они почти забыли, что с ними в трейлере Стелла. – И Аморетт?

– Не знаю, – осторожно сказала Валери. – Он чувствует себя виноватым в чем-то, но непонятно, персонаж это или актер.

– Или оба, – добавил Ричард.

Зазвонил телефон, и они лишь спустя несколько секунд сообразили, что это телефон Бердетта.

– Чего надо? – угрюмо спросил актер.

На фоне зазвучал приглушенный голос.

– Сейчас? Подождать не может? Нам рано вставать… Да мне плевать. У меня осталась одна сцена, а потом всё, конец, я ухожу. Что бы там ни было, оно подождет. Да и вообще, – Бердетт рассмеялся, – здесь небезопасно. Или ты не замечаешь?

В его голосе появилась жесткость, которой раньше не было, он говорил почти грозно, бесцеремонно, как стереотипный бандит, как гангстер из сороковых годов, по крайней мере, в голливудской версии, и Ричард вслух задумался, не играет ли Бердетт другую роль. Если так, то, вполне возможно, как и со всеми прочими ролями, Доминик Бердетт со всей тщательностью исследовал тему. Он попрощался с собеседником, выключил свет и упал на кровать.

– Что теперь? – спросила Стелла.

– Ждем, – пожала плечами Валери. – Ждем, когда он снова заговорит.

У нее вдруг затрещала рация.

– Да? – быстро ответила Валери и тут же отодвинула от уха прибор, из которого очень громко и отчетливо донесся голос Мартина.

– Э-э-э, Валери, старушка, прости, что беспокою, и все дела…

– В чем дело, Мартин? – резко спросила она.

– Ну, понимаешь ли. На меня напали. У вас тут есть чем перевязаться?

Ричард и Валери, переглянувшись, выскочили из трейлера.

Глава двадцать девятая

Выражение лица Мартина представляло собой неловкую смесь жалости к себе и очень английского «да, я расстроен, однако предпочел бы не поднимать шума». Он походил на плюшевого мишку, которому плохо зашили мордочку. И если Мартин старался не устраивать суету, то Дженни была готова сделать это за него.

– Раньше мы всегда были рады помочь, – начала она, обрабатывая поверхностную рану на голове Мартина.

– И всегда было довольно весело, – извиняющимся тоном добавил Мартин.

– Но теперь дело принимает слишком уж опасный оборот. Мартин пострадал. Что происходит?

Дженни умоляюще посмотрела в глаза Ричарда, и он тут же ощутил то же смятение, что и Мартин. С одной стороны, он действительно не понимал, что происходит, поскольку все это было в значительной степени по части Валери. Но, с другой стороны, он имел отвратительное несчастье увидеть и даже провести некоторое время в подземелье для «удовольствий» этой парочки, и боль им была явно очень по душе.