Смерть во спасение

Шешуня поднялся, сбросил с плеч кафтан, задрал рубаху, обнажив грудь и живот. Четыре ярких рубца кроваво горели на его коже. Ярослав оторопел.

   — Что, сам себя полосовал?

   — Я же понимал, что иначе мне не поверят.

   — Но ты мог и убить себя...

   — Я старался неглубоко себя резать. Потому месяц и пришлось отлёживаться у одного старика в скиту. Но чудо случилось в другом: душевная боль угасла, точно я и впрямь сполна расплатился за своё злодеяние...

Ярослав после этого ещё больше зауважал Шешуню. В этой дикой выходке таилась немалая сила нрава. А за что ещё можно уважать на Руси дружинника?

   — Ну что, нашёл своего дружка? — спросил Ярослав у появившегося на ратном лугу таинника.

   — Нашёл. Они залезли на Юрьеву гору.

Георгий переглянулся с братом.

   — И что? — не понял владимирский князь. — Они хотят, чтобы мы их атаковали?

   — Кто их знает, — пожал плечами Шешуня. — Сказывают, они укрепились там. Но Мстислав ещё желает кончить дело миром. Так дружина судачит...

   — Ну что ж, тогда мы успеем перекусить, — сказал Георгий, и первым двинулся к белому княжескому шатру.

Наступало утро 21 апреля. С реки Липицы, протекавшей неподалёку, наползал белый туман, пробирая ознобом ратников. Юрьева гора стояла напротив Авдовой, но сейчас её укрывала плотная белая пелена. Меж ними протекал небольшой незамерзающий ручей Тунег, и Ярослав, бросив взгляд вниз, на болотистую низину, поморщился: биться на ней отважатся только безумные. Однако другого выхода не было.

Ярослав с Георгием и Святославом не успели опрокинуть по медовой чаше, пытаясь согреться, как прибыли с белым флагом воеводы новгородские. Один из них был тот же тысяцкий Григорий Абыслов. Видно, Мстислав его уважал.

   — Князья наши, кровники ваши и родичи, не считают вас своими врагами и миром хотят унять сечу, — поклонившись да осенив себя крестом, неторопливо заговорил он. — Погрозили друг другу, и будет! Мы не хотим проливать родной крови русской, лиходеев и без того хватает, от кого надлежит обороняться. Внемлите, мужи разумные, наши слова — и кончим дело мировой!

Абыслов даже посветлел лицом, точно против его доводов других не найти.

   — Что, ещё меч в руки не взяли, а уже портки обмочили! — рассмеялся Ярослав.

Поддержал его радостным смехом и младший, Святослав. Георгий лишь усмехнулся. Тысяцкий промолчал, решив не отвечать на эту грубую шутку, однако второй посол, видимо из Константиновой рати, посуровел лицом и сдержать себя не смог.

   — Я и Григорий Юрьевич по двадцать лет уже воюем, — выступив вперёд, задиристо ответил он. — Всего навидались и ничего не боимся, а вот перед Богом совестно на безвинных соседей своих меч поднимать. Мы, ратный люд, худого вам, Всеволодовичи, ничего не сделали, а если вины наши князья имеют, то сочтитесь поединком друг с дружкой до малой крови да мировую потом выпейте, как издавна на Руси все розни решались, и все справедливость вашу оценят по достоинству!

   — Это тебя князь надоумил так молвить или ты свои прибаутки речёшь? — спросил Ярослав.

   — Наши князья храбрые той же веры-совести держатся, что и вся дружина! — не выдержав, дерзко ответил ростовчанин, и эти слова только распалили Ярослава.

   — Ваши князья скоро на погосте будут царствовать, так им и передай! Убирайтесь-ка, лизоблюды, подобру-поздорову, пока я вас на первом же суку не вздёрнул! — зашёлся он в ярости.

Воеводы помрачнели, холодно поклонились и ушли.

   — Псы смердящие! — прошипел им вслед Ярослав.

   — А может быть, и вправду на мировую пойти? — помолчав, задумчиво отозвался Георгий.

Новгородец бросил на брата резкий взгляд.

   — Так, может быть, на брюхе через болото поползём вины свои зализывать? — еле сдерживая гнев, изрёк Ярослав. — Я перед тестем, ты перед Константином, да заодно ему Владимир отдашь, а я своему Новгород! Вот тогда самый худой дружинник будет иметь право плюнуть нам в лицо. Ибо мы поступим как последние трусы, а не как честные мужи, которые в бою свою судьбу решают. Заодно брату нашему младшему путь постыдный укажем.

Святослав, присутствовавший при беседе братьев, в смущении опустил голову.

   — А то, чую, он не ведает, что истинная отвага в том и состоит, чтобы зады супротивнику показывать. Мудрец мой тесть. Сам труса праздновать не хочет, но желает, чтобы мы за него сплясали. Вот ведь к чему все эти уговоры о мире. Без единой капли крови они получают всё, чего добивались. Да ещё станут посмеиваться над нами: мы-де на них такого страха напустили, что те тут же мира запросили.

В первый раз Ярослав говорил столь гладко, заразительно и вдохновенно, что даже Георгий, знавший о его косноязычии, был поражён глубинному смыслу и правоте его слов. Они лишаются всего, а Константин с Мстиславом победители!

   — Ведь нас с тобой из отцовских уделов хотят выгнать! — добавил в сердцах Ярослав. — Константин ещё при жизни отца под свою руку все княжества прибрать стремился, ты же помнишь, и сейчас ради этого на брань вышел да Мстислава в союзники подбил. Вот как оно по совести выходит.