Смертельная белизна

– Но Иззи знала, почему я появилась у нее в офисе, – возразила Робин. – Близкие Чизуэлла подтвердят, что его шантажировали.

Страйк рассеянно стряхнул пепел в горшок с розмарином – гордость Илсы.

– Ты думаешь? А может, они решат замять это дело, раз Чизуэллу теперь все равно?

Он истолковал ее молчание как неохотный знак согласия.

– СМИ будут оспаривать запрет в суде, разве нет?

– Уже пытались, по словам Илсы. Будь я редактором какой-нибудь бульварной газетенки, непременно организовал бы за нами с тобой слежку, поэтому бдительность терять нельзя. Сегодня я возвращаюсь в контору, а тебе лучше не высовываться.

– Долго еще? – спросила Робин.

Уловив в ее голосе напряжение, он приписал его нервозности последних дней.

– Будем действовать по обстоятельствам, Робин. Полно народу знает, что ты подвизалась в парламенте. Еще при жизни Чизуэлла к тебе проявляли интерес, а теперь, когда стало известно, кто ты на самом деле, а его уже нет в живых, за тобой, будь уверена, начнется охота.

Робин промолчала.

– Ты со счетами разобралась? – спросил он.

Она сама взвалила на себя эту работу, ненавистную обоим.

– Баланс мог бы выглядеть намного лучше, да вот Чизуэлл нам задолжал.

– Попробую-ка я намекнуть родне, – решил Страйк, потирая глаза, – но есть в этом некоторая бестактность – требовать денег, когда у них похороны на носу.

– Я в очередной раз просматривала снимки, – сказала Робин. При каждом разговоре они неизбежно возвращались к обсуждению покойного и той обстановки, в которой его нашли.

– И я тоже. Обнаружила что-то новое?

– Да: пару медных крючочков на стене. Думаю, шпага обычно…

– …висела под исчезнувшей картиной?

– Точно. Как по-твоему, она принадлежала Чизуэллу, еще с гусарских времен?

– Очень возможно. Или кому-нибудь из его предков.

– Я так и не поняла: зачем ее сняли? И почему она так покорежена?

– Думаешь, Чизуэлл сорвал ее со стены, чтобы защищаться от убийцы?

– Ты впервые, – с расстановкой выговорила Робин, – произнес это слово. Убийца.

На Страйка спикировала оса, но, не выдержав сигаретного дыма, с жужжанием умчалась прочь.

– Это я пошутил.

– Неужели?

Страйк вытянул перед собой ноги и стал разглядывать ступни. Сидя в четырех стенах, в тепле, он не заморачивался с тапками и носками. Босая ступня, редко видевшая солнечный свет, была бледной и волосатой. Протезированная ступня, монолитная углеволоконная колодка без пальцев, тускло поблескивала на свету.

– Ситуация, вообще говоря, неординарная, – заговорил Страйк, шевеля имеющимися пальцами. – Прошла уже неделя – и ни одного ареста. Но ведь полицейские наверняка заметили все то же, что и мы.

– А Уордл не в курсе? У Ванессы болен отец. Она взяла отпуск по семейным обстоятельствам, иначе я бы спросила у нее.

– В преддверии Олимпиады Уордл погряз в антитеррористических мероприятиях. Но при этом проявил небывалую тактичность, а ведь мог бы и оставить голосовое сообщение с подколами насчет клиента, который умер прямо на мне.

– Корморан, я там наступила на гомеопатические пилюли, ты обратил внимание, как они называются?

– Нет, – ответил Страйк. На выбранных им фотографиях этого тюбика не было. – И как же?

– «Лахезис». Я увеличила масштаб и посмотрела.

– А что в этом особенного?

– Когда Чизуэлл зашел к нам в офис, процитировал в лицо Аамиру латинский стих и высказался насчет «человека его привычек», он среди прочего упомянул Лахесис. По его словам, это…

– Одна из богинь судьбы.

– Точно. Она раздает жребий.

Несколько секунд Страйк молча курил.

– Довольно зловеще, – сказала Робин.

– Да, это правда. А название стиха? Автор?

– Все время пытаюсь вспомнить, но никак… подожди-ка… – осеклась вдруг Робин. – Он назвал номер.

– Катулл. – Сидя на чугунной скамье, Страйк выпрямил спину.

– А ты откуда знаешь?

– Катулловы стихи идут не под названиями, а под номерами. А у Чизуэлла на журнальном столике был потрепанный том Катулла. Катулл описал массу занятных склонностей: инцест, содомию, педофилию… вот только скотоложство вроде упустил. Зато у него есть знаменитые строки про воробушка, которого никто не ласкает. Любопытное совпадение, ты не находишь? – (Но Робин пропустила мимо ушей его треп.) – Вероятно, Чизуэллу прописали это лекарство, и оно навеяло ему мысли о судьбе?

– По-твоему, он был из тех, кто верит в гомеопатию?

– Нет, – признал Страйк, – но если ты считаешь, что убийца в качестве эффектного жеста бросил на пол тюбик с наклейкой «Лахезис»…

До его слуха донеслась отдаленная трель.

– Принесла кого-то нелегкая, – сказала Робин. – Пойду…

– Не открывай сразу, посмотри, кто там. – Страйка вдруг охватило дурное предчувствие.

Ее шаги, как он понял, приглушал ковер.

– О боже.

– Кто пришел?

– Митч Паттерсон.

– Он тебя разглядел?

– Нет, я же наверху.

– Не впускай его.

– Ни за что.

Почему-то она вдруг задышала шумно и прерывисто.

– У тебя там все нормально?

– Все хорошо, – сдавленным голосом ответила Робин.

– Что он?..

– Мне надо идти. Я перезвоню.

Связь прервалась.