Смертельная белизна

– После обеда встречаюсь с Драммондом – с галеристом, другом Чизуэлла.

Вымыв посуду, Робин сняла с крючка сумку и повернулась в сторону двери. Обычно Страйк жестко пресекал все проявления сочувствия, но в этот раз Робин просто не могла смолчать.

– Без обид: выглядишь ты ужасно. Может, дашь небольшой отдых своей ноге, прежде чем снова бросаться в бой? До скорого.

Дверь хлопнула так быстро, что Страйк даже не успел ответить. Погрузившись в размышления, он просидел в офисе до глубокой ночи, но нужно было возвращаться в мансарду – преодолевать подъем, который всегда давался ему с большим трудом. Встав со стула, он закрыл все окна, выключил торшер и запер агентство.

Стоило только Страйку осторожно подняться на одну ступень, как у него вновь зазвонил телефон. Он сразу понял, что это Лорелея. Да, эта женщина не собиралась отпускать его просто так, не попытавшись хотя бы отплатить ему болью за боль. Медленно, осторожно, стараясь по возможности не давить на протез, Страйк добрался до спальни.

49

Росмеры из Росмерсхольма – все пасторы, офицеры и администраторы, занимавшие высокие ответственные посты. Все корректные, благородные люди…

Генрик Ибсен. Росмерсхольм

Лорелея не сдавала позиций. Она хотела переговорить со Страйком с глазу на глаз и выяснить, ради чего подарила без малого год своей жизни этому, как она выражалась, энергетическому вампиру.

– Ты просто обязан со мной встретиться, – услышал он, когда на следующий день за обедом наконец взял трубку. – Я хочу с тобой увидеться. Ты обязан.

– А смысл? – спросил он. – Письмо твое я прочитал, свои чувства ты изложила. С самого начала тебе было известно, к чему я готов, а к чему – нет…

– Вот только не заводи свою песню: «Я никогда не притворялся, что хочу серьезных отношений». А кому ты позвонил, когда отказали ноги? Да ты весь светился, когда я хлопотала вокруг тебя, как жена…

– Тогда давай на том и порешим: я подлец. – Он сидел у себя на кухне, соединенной с гостиной, подняв культю на придвинутый стул. На нем были одни семейные трусы, хотя ему вот-вот предстояло закрепить протез и надеть выходной костюм, чтобы слиться с толпой в арт-галерее Генри Драммонда. – Пожелаем друг другу всех благ и…

– Ну, знаешь ли, – вскипела она, – так просто ты не отделаешься. Я была счастлива, все у меня было хорошо…

– У меня и в мыслях не было портить тебе жизнь. Ты мне нравишься.

– Я ему нравлюсь! – взвизгнула она. – Год вместе – и я ему нравлюсь…

– Чего ты хочешь? – Он потерял терпение. – Чтобы я, не испытывая никаких чувств, заковылял с тобой под венец с одним только желанием – поскорее от тебя свалить? Ты вынуждаешь меня говорить то, что я не хочу. Я не хотел никому навредить…

– Но навредил! Мне навредил! А теперь умываешь руки, будто ничего не произошло!

– Ну а ты, стало быть, хочешь закатить сцену в ресторане?

– Я хочу, – заплакала она, – расстаться так, чтобы потом не чувствовать себя одноразовой дешевкой…

– Для меня ты никогда такой не была. И сейчас не такая. – Страйк закрыл глаза; он уже проклинал тот день, когда оказался на той вечеринке в доме Уордла. – Видишь ли, ты слишком…

– Только не говори, что я для тебя слишком хороша, – сказала она. – Разойдемся достойно.

И повесила трубку. Страйк испытал небывалое облегчение.

Ни одно расследование еще не приводило Страйка с таким упорством в одну и ту же ограниченную часть Лондона. Через пару часов такси доставило его на пологий склон Сент-Джеймс-стрит: впереди высилось краснокирпичное здание Сент-Джеймсского дворца, а справа – клуб «Прэттс» на Парк-Плейс. Расплатившись с водителем, он направился к галерее Драммонда, которая находилась между винным супермаркетом и магазином головных уборов, на левой стороне улицы. Дома Страйк сумел кое-как пристегнуть протез, но передвигался с помощью телескопической трости, которую купила ему Робин, когда стало ясно, что протезированная нога в течение некоторого времени не сможет выдерживать повышенную нагрузку.

Разговор с Лорелеей, хотя и знаменовал разрыв отношений, которые его уже тяготили, не прошел бесследно. В глубине души он понимал, что некоторые из ее обвинений справедливы, пусть не по форме, но по сути. Он с самого начала предупредил, что не ищет ни преданности, ни постоянства, но она-то истолковала это как «пока не ищет», а он, понимая ее заблуждение, не стал вносить коррективы, чтобы сохранить для себя способ развеяться и отгородиться от чувств, раздиравших его после свадьбы Робин.

Однако умение Страйка отсекать эмоции, которому всегда противилась Шарлотта, а Лорелея посвятила длинный абзац в электронном письме, где препарировала его характер, еще никогда не подводило сыщика. На встречу с Генри Драммондом он пришел за две минуты до назначенного времени и с легкостью переключил свое внимание на вопросы, которые собирался задать старинному другу покойного Джаспера Чизуэлла.