Смертельная белизна

Ему не терпелось уйти, но она почему-то сделалась еще бледнее, губы дрожали, а в лицо ему смотрели эти полные слез, жутко знакомые зеленые глаза в золотистую крапинку. Огромный живот казался инородным телом. Страйка бы не удивило, если бы Шарлотта, задрав майку, вытащила из-под нее подушку.

– Дорого бы я дала, чтобы они были от тебя.

– Что за фигня, Шарлотта.

– Будь они от тебя, это составило бы мое счастье.

– Не надоело врать? Ты никогда не хотела детей – равно как и я.

Слезы закапали ей на щеки. Она смахнула их трясущимися пальцами. Мужчина за соседним столиком делал вид, что не обращает на них внимания. Шарлотта, всегда гиперчувствительная к тому впечатлению, которое производит на окружающих, посмотрела на этого любопытного так, что он поспешил уткнуться в тарелку с тортеллини, а сама отщипнула кусочек хлеба и положила в рот, не переставая лить слезы.

В конце концов она запила хлеб водой, а потом, указав на живот, прошептала:

– Как мне их жаль. Жалость – вот мое единственное чувство. Мне жаль этих крошек потому, что их мать – я, а отец – Джейго. Нечего сказать, многообещающее начало жизни. На первых порах у меня было желание убить себя, не убивая их.

– Ну зачем же себе потакать, – холодно сказал Страйк. – Ты еще сможешь принести им пользу, разве нет?

– Я не хочу и никогда не хотела приносить пользу. Я хочу свободы.

– Свободы покончить с собой?

– Да. Или вернуть твою любовь.

Он наклонился к ней:

– У тебя есть муж. Скоро ты родишь ему детей. А у нас с тобой все кончено.

Она тоже подалась вперед. Это мокрое от слез лицо было прекраснее всего, что он видел в своей жизни. До него долетал аромат «Шалимара».

– Я всегда буду любить только тебя, больше всех на свете, – выговорила она, пленяя Страйка ослепительной белизной своей кожи. – И ты сам знаешь, что это правда. Никого из родных я не любила так сильно, как тебя. Я буду любить тебя сильнее, чем моих детей, я не перестану любить тебя даже на смертном одре. Я думаю только о тебе, когда мы с Джейго…

– Еще слово – и я уйду.

Откинувшись на спинку кресла, она теперь смотрела на Страйка, словно привязанная к рельсам жертва – на приближающийся поезд.

– Ты и сам знаешь, что это правда, – хрипло произнесла она. – Ты все знаешь.

– Шарлотта…

– Я знаю, что ты хочешь сказать, – выдавила она. – Что я лгунья. Да, это так. Я лгунья, но в главном я не лгу никогда, в главном – никогда, Блюи.

– Не смей меня так называть.

– Ты не любил меня так сильно, чтобы…

– Не смей, черт побери, винить меня, – вопреки своему желанию сказал он. Никто еще не поступал с ним так, как она; никто даже близко к этому не подходил. – То, что мы расстались, – это все из-за тебя.

– Ты отказывался идти на компромиссы.

– Это я не шел на компромиссы? Я переехал к тебе жить, как ты того хотела…

– Ты отказался от работы, которую предложил тебе мой папа…

– Я не сидел без работы. У меня тогда уже появилось агентство.

– Насчет агентства я была не права и сейчас это понимаю. Твои успехи поразительны… Я читаю все, что о тебе пишут, постоянно. Джейго нашел это в моей истории поисков…

– Как же ты не замела следы? Со мной ты была куда осмотрительнее, когда трахалась с ним на стороне…

– Пока мы были с тобой вместе, я не спала с Джейго…

– Ты обручилась с ним через две недели после нашего расставания.

– Да, это произошло быстро, потому что я устроила, чтобы это произошло быстро, – с ожесточением сказала она. – Ты сказал, что я обманула тебя насчет ребенка, это меня обидело, оскорбило… да мы с тобой сейчас были бы женаты, не будь ты…

– Меню, – объявил официант, вырастая как из-под земли с двумя кожаными папками в руках.

Страйк отмахнулся:

– Я не останусь.

– Возьми для Амелии, – распорядилась Шарлотта, вырвала папку из рук официанта и шлепнула на стол перед Страйком.

– Сегодня у нас есть особые предложения, – сообщил официант.

– Мы похожи на тех, кто интересуется особыми предложениями? – рявкнул Страйк.

Немного постояв в немом удивлении, официант отошел, петляя между занятыми столиками и спиной выражая поруганное достоинство.

– Все это – романтическая хрень, – сказал Страйк, наклоняясь к Шарлотте. – Ты желала того, чего я не мог тебе дать. И все время показывала, что ненавидишь бедность.

– Я вела себя как избалованная стерва, – сказала Шарлотта. – Это так, я знаю, а потом я вышла за Джейго и получила по полной программе – все, что заслужила, и теперь не хочу больше жить.

– Речь идет не о поездках на курорты и не о брюликах, Шарлотта. Ты хотела меня сломать.

У нее застыло лицо, как часто бывало перед самыми мерзкими выходками, перед самыми безобразными сценами.

– Ты хотела отбить у меня охоту ко всему, что не касалось тебя самой. Это ли не доказывает, что я тебя любил, если я уволился из армии, запустил агентство, расстался с Дейвом Полвортом – со всем, что делало меня самим собой.

– Я никогда не стремилась тебя сломать, как у тебя язык повернулся?..