Смертельная белизна

Робин уходила, не оглядываясь. Она ощущала на губах очертания его рта; кожу слегка саднило там, где по ней скользнула щетина, но рука отказывалась стереть это ощущение.

У Страйка вылетело из головы, что он хотел покурить. То ли потому, что теперь он был уверен в предстоящей поездке с племянником в Военный музей Британской империи, то ли по какой-то другой причине, но его изможденность сменилась безумной легкостью, как от хорошей порции спиртного. Предзакатная пыльная лондонская жара, пронизанная ароматом левкоев, вдруг обернулась красотой.

Какая же это великолепная штука: получить надежду, когда, казалось, все уже потеряно.

27

Вы тут, в Росмерсхольме, долго держитесь за своих покойников.

Генрик Ибсен. Росмерсхольм

Пока Робин добиралась через весь Лондон до незнакомого крикетного стадиона, благотворительный матч закончился. В пять часов вечера Мэтью в уличной одежде уже сидел в баре, кипел от злости и цедил слова сквозь зубы. Его команда проиграла. Соперники ликовали.

Поскольку муж от нее отворачивался, да и друзей среди его коллег у Робин не было, ей расхотелось идти в ресторан вместе с обеими командами и спутницами игроков. Домой она возвращалась в одиночестве.

Утром Робин услышала пьяный храп: Мэтью, полностью одетый, дрыхнул на диване. Когда он проснулся, у них разгорелся бессмысленный скандал на несколько часов. Мэтью требовал ответа: почему Робин сочла себя обязанной нестись в больницу, чтобы там держать за ручку Страйка, у которого, между прочим, есть девушка? Робин отвечала, что только подлецы бросают в одиночестве друга, когда тот вынужден сидеть у больничной кровати ребенка, не приходящего в сознание.

Скандал нарастал; за весь год супружеской жизни конфликты не достигали у них такого накала злобы. Выйдя из себя, Робин спросила, не зачтется ли ей примерное поведение: зря, что ли, она десять лет таскалась за Мэтью, когда тот выделывался на разных стадионах? Муж был оскорблен в лучших чувствах.

– Если тебе это неинтересно, могла бы сказать!

– А тебе самому такое не приходило в голову? По-твоему, я должна упиваться твоими победами, как своими собственными, да? У меня ведь тоже есть некоторые достижения, однако…

– Будь добра, напомни, какие именно? – Это был удар под дых – раньше Мэтью до такого не опускался. – Или мы теперь упиваемся его достижениями, как твоими собственными?

Прошло трое суток, но примирение так и не наступило. Робин спала в гостевой комнате и вставала раньше обычного, чтобы выскользнуть за дверь, пока Мэтью плескался в душе. Ее мучила неотступная боль в висках, которая легче переносилась за работой, но вечерами возвращалась очажками низкого давления, стоило только направиться к дому. Молчаливая злость Мэтью сдавливала стены их дома, который, хоть и был вдвое просторнее любого их общего жилища, стал казаться мрачным и тесным.

Мэтью – ее законный муж. Она обещала постараться. Усталая и несчастная, Робин чувствовала себя виноватой и, как ей казалось, все время ждала какого-то решающего события, способного разумно и достойно, без дальнейших склок освободить их обоих. Снова и снова мысли ее обращались к дню свадьбы, когда она обнаружила, что Мэтью стер из ее телефона все сообщения от Страйка. Она горько сожалела, что не ушла в тот же миг, – тогда Мэтью не заболел бы, поранив ногу о коралл, и она не угодила бы, как сейчас ей виделось, в ловушку из-за собственного малодушия, замаскированного под жалость.

Утром в среду на подходе к палате общин, когда Робин, поглощенная семейными проблемами, еще не сосредоточилась на предстоящих делах, от перил отделился крупный, рослый мужчина в пальто, до этого момента остававшийся незамеченным среди ранних туристов, и направился в ее сторону. Его отличали мощные плечи, густые серебристые волосы и помятое, морщинистое, рябое лицо. Робин даже не поняла, что стала объектом его внимания, но незнакомец остановился, широко расставив ступни под прямым углом, и преградил ей дорогу:

– Венеция? Можно вас на пару слов, голубушка?

Она в панике отступила назад и вгляделась в жесткое, невыразительное лицо, изрытое глубокими порами. Не иначе как журналист. Он ее узнал? Вблизи коричневые линзы были чуть более заметны, даже под простыми очками без диоптрий.

– Устроились на службу к Джасперу Чизуэллу, голубушка, правильно я понимаю? Хотелось бы понять, как это произошло. Сколько он вам платит? Вы давно знакомы?

– Без комментариев.

Робин сделала шаг в сторону. Он точно так же сдвинулся с места. В приливе нарастающей паники Робин твердо сказала:

– Прочь с дороги. Я спешу на работу.

За их перепалкой озабоченно наблюдали два долговязых парня-скандинава с рюкзаками.

– Я просто даю вам возможность изложить свой взгляд на эту историю, дорогуша, – спокойно продолжал незнакомец. – Подумайте как следует. Другого шанса может не представиться.

Он на шаг отступил. Робин, унося ноги, наткнулась на своих безвестных защитников. Черт, черт, черт… кто же это такой?