Смертельная красота

– Шел, любовался, значит, красотой. И вот тут-то и споткнулся. Конфуз эдакий произошел. Я сразу: «Миль пардон!» Думал, наш товарищ. А потом проморгался – а это, извольте, труп. С меня хмель в минуту слетел, даром что два дня уже без остановки квасим. Жуть взяла, до печенок просто продрало. Вот что значит душа не зачерствела в этом мире.

– Тело трогали?

– Избави Боже! Никак нет. Только об ногу его споткнулся. Исключительно ботинком.

Дядя Слава поднимает ногу, пошатывается и, чтобы не упасть, хватается за следователя. Черный дергает плечом, скидывая с себя руку алкоголика. Все его существо наполняется до краев ненавистью к этому запитому мужику.

Николай никак не может понять и принять, что есть такие люди. Которые сознательно всю свою жизнь проводят в полуобморочном состоянии. Которые годами не бывают трезвыми дольше пары дней. И в эти дни трезвости – часто вынужденной – они превращаются и вовсе в скотов. Трясущихся, грязных, немытых, агрессивных животных, у которых одна цель – поскорее влить в себя все равно что, лишь бы с градусом. Сознательно убивают себя. Сознательно или нет убивают себе подобных и тех, кто просто оказывается рядом. Черный насмотрелся на таких. Каждый раз в его душе поднимается темная взвесь гнева, ненависти и отторжения, застилая все остальное. Да, следователь готов принять и признать тот факт, что он порой несправедлив к алкоголикам. Но пересилить себя не может, не желает.

Дядя Слава, все-таки потеряв равновесие, падает на четвереньки. Кряхтя, поднимается, смотрит на Черного. В глазах вылинявшего голубого цвета – обида и понимание.

– Точно руками не трогали? – спрашивает сквозь зубы Николай.

– Ей-богу! Ну зачем мне оно надо-то? Видно же, что парень не жилец. Да и как ему, живому, быть с таким-то?..

Алкаш снова пытается перекреститься, и у него это косо-криво получается.

– Дальше, – требует Черный, нетерпеливо переступив с ноги на ногу.

– Ну а что дальше, понятно. Я ведь не всегда дядей Славой – алкашом был-то. Я ведь в школе работал, между прочим. До завуча дорос, уважали меня все. А потом, как жена заболела и померла – сколько намучалась, бедная! – так и запил. И понимаю ведь, что опустился совсем, а все одно – пью. Думал сначала, что сгорю за ней следом. Бутылками в себя вливал. Но организм крепкий, ничего меня не берет. Даже один раз всю ночь на морозе проспал. Утром отряхнулся и за добавкой побёг. Вот оно как. Уже лет пятнадцать как пью…

Черный выходит из себя.

– Дальше что было?

– В участок сунулся. К Огурцову Олежке. Ученик мой бывший, толковый мальчишка был, но шебутной. Такое иногда вытворял…

Под тяжелым взглядом следователя дядя Слава давится словами.

– Его позвал. Он уже тут потом сам рулил. Только сказал, чтобы я не уходил. А кудой я пойду? Вон там живу, в соседнем доме… Все.

– Огурцов вас под протокол допрашивал?

– А?

– Ясно. Здесь стойте.

Николай отходит от алкаша.

Ясное апрельское утро улыбается встающим солнцем. Голубое небо, не потревоженное ни одним облачком, – совсем летнее, теплое, приветливое. Набухшие почки на деревьях готовятся вот-вот обернуться молодыми липкими листочками. Дышится так легко, что, кажется, можно жить, только лишь дыша, отказавшись от земной пищи и других радостей.

– Где эксперты?! – орет Черный. – Какого черта их нет до сих пор?!

– Так едут они, – отзывается Огурцов, оглядываясь на следователя.

– Почему так долго?

– Ну пробки, наверное. Я их раньше вас вызвал, вообще-то.

«Вот именно – раньше!»

Черный поднимает подбородок и вдыхает через рот.

* * *

Звонок телефона застал его за завтраком. Яичница подгорела на неудобной казенной сковороде, но Николай не привередничал. Растворимый кофе, кусок батона и пара сосисок. Вполне достаточно, чтобы протянуть до обеда.

Последние два дня Черный изводил себя, перечитывая каждый рапорт оперов по несколько раз, перезванивая в фотостудии, просматривая сайты и личные страницы. Снова и снова Николай изучал результаты экспертиз, сличал телефонные номера в контактах Авакумовой и Браун. Сам съездил в «Полярного медведя», но лишь потратил время.

Оперативники хорошо поработали, проверили все версии. Просто надо признать, что убийца оказался не на шаг впереди, а гораздо дальше. Он умнее их, предусмотрительнее, лучше во всем. Не дает ни малейшего шанса вычислить себя. От этого настроение Черного портится, он рычит на оперативников, подгоняет экспертов, давая поручения на повторы анализов.

– И это все? – спросил он Катю, тряся бумагами, которые она принесла.

– Что вы от нас хотите? Это последние, – ответила Смородинова.

– Да ничего не хочу! Кто вас учил работать? Капитана дали за румяные щечки?

Черный и сам понимал, что ему не в чем винить стоявшую перед ним женщину. Николай смотрел на капитана снизу вверх и видел, как в уголках ее глаз на миг сверкнули слезы от несправедливого выговора. «Идиот!» – отругал себя Черный, почувствовав, как что-то шевельнулось внутри. Что-то похожее на нежность…

Отправив Смородинову прочь, Николай зарылся в дела. Дал он себе время на отдых только утром. И вот звонок.