– Не надо повышать на меня голос, – покачал головой Вулф. – А вот свой ум советую привести в порядок. Он вам понадобится. Арчи, ты куда едешь?
– Съезжаю с шоссе. Сейчас доберемся до въезда в парк. А потом куда?
– В тихое место, подальше от центральных аллей.
– Слушаюсь, сэр.
Мы поехали вниз по склону.
– А знаете, почему вы стали на меня кричать? – продолжил Вулф, обращаясь к Шаттаку. – До вас наконец стало доходить, что сейчас вы сражаетесь за свою жизнь. У себя в кабинете я сыграл с вами достаточно подлый трюк. Сперва вы увидели у меня на столе гранату. Затем я сказал, что сержант Брюс, считавшая, что я угрожаю ее безопасности, провела у меня в кабинете семь минут, после чего ушла, а граната исчезла. И в тот момент перед вашим мысленным взором предстал яркий образ того, что вы сами накануне проделали с точно такой же гранатой. Ни о чем другом вы просто не могли подумать. Когда майор Гудвин начал один за другим выдвигать ящики стола, вы испугались, что в одном из них может быть ловушка, и невольно потеряли над собой контроль. А потом я велел ему открыть чемодан. Как жалко, что в тот момент вы не могли посмотреть на себя со стороны! Что за зрелище вы являли! Даже если бы вы заорали и бросились из комнаты наутек, и то не получилось бы красноречивей… Арчи, ты что, не видел той ямы! Так вот, вам, разумеется, хочется выяснить, много ли я знаю. Много ли знает генерал Карпентер. Я вам этого не скажу. Вы сели в машину, намереваясь меня обыграть, в расчете на то, что окажетесь умнее. Даже не пытайтесь. Если бы мы оказались на равных, то и тогда сложно сказать, чем бы закончилось дело. Но мы не на равных. Я свободен, и мне ничто не угрожает. Вы обречены. Вы загнаны в угол и лишены свободы маневра.
– Хотите нести околесицу дальше? Валяйте! – бросил Шаттак.
Мы въехали в Ван-Кортландт-парк.
– Подлец и негодяй не всегда одновременно и дурак, – пропустив слова политика мимо ушей, произнес Вулф. – Вы прекрасно знаете, мистер Шаттак, что есть масса высокопоставленных лиц, в том числе и вашего уровня, которые не знают ни стыда ни совести, но при этом доживают до седых волос и умирают в своей постели, окруженные почетом и уважением. Они жалеют лишь об одном: что не прочтут о себе некрологов, в которых им будут петь панегирики. И вы вполне могли стать одним из таких людей. У вас огромный резерв доверия, который вы заработали, оказывая услуги богатым и влиятельным людям, когда покрывали их незаконную деятельность. Вы вполне могли добиться всего того, чего хотели и о чем мечтали.
Но вам не повезло. Судьба свела вас со мной. Я обладаю двумя талантами. Во-первых, изобретательностью. Сегодня я пустил этот талант в ход, и в результате вы сейчас сидите со мной в машине. Второй мой талант – упорство. Я решил, что в этом деле проще всего поставить точку, спровадив вас на тот свет. Я рассчитываю на то, что вы со мной согласитесь. Если нет, если вы попытаетесь сражаться дальше, вам конец. В данный момент мы не располагаем достаточным количеством улик, чтобы осудить вас за убийство полковника Райдера. Возможно, мы их так никогда и не соберем. Однако их у нас вполне достаточно, чтобы выдвинуть против вас обвинение в убийстве и отдать вас под суд. Я лично об этом позабочусь. Если суд вас оправдает, я не стану сидеть сложа руки. Я ни на секунду не остановлюсь. Не будем забывать и об убийстве капитана Кросса. Вы наверняка наследили, когда тайком передавали промышленные секреты, доверенные нашей армии, чтобы она могла выиграть войну.
Теперь я знаю, кто вы такой, и мне известно, где вас искать. Как вы думаете, сколько времени у меня уйдет на то, чтобы отстранить вас от должности, отдать под суд и добиться обвинительного заключения? Неделя? Месяц? Год? А как насчет ваших подельников? Как они себя поведут, когда поймут, что вас вот-вот настигнет расплата? Да, вы позаботились о том, чтобы полковник Райдер уже никогда не смог дать показания против вас, но, кроме него, есть и другие. Как насчет них, мистер Шаттак? Вы доверяете им больше, чем своему старому другу Райдеру? А если мы возьмем их в оборот? Что, если они расколются? Сами понимаете, всех их вам не перебить.
Шаттак больше уже не смотрел на собеседника. Политик по-прежнему сидел, повернувшись лицом к Вулфу, но краем глаза я заметил, что его взгляд устремлен мимо моего подбородка куда-то в окно.
– Арчи, останови машину! – распорядился Вулф.
Я свернул на поросшую травой обочину и затормозил. По одной из вспомогательных троп мы заехали в дальнюю часть парка, куда по рабочим дням не забредала ни одна живая душа. По левую руку от нас уходил вниз поросший лесом склон, а справа раскинулся плавно забирающий вверх луг с редкими деревьями. Еще бы стадо коров, и у меня возникло бы впечатление, что мы забрались в какую-то глухомань в Вермонте.
– Тропа заканчивается тупиком? – спросил Вулф.
– Нет, – ответил я, – она идет по холму и выходит на северную аллею, которая потом сворачивает на восток.