Смертельно опасны

Как только за ним закрылась дверь, Констанция протянула руку и переплела пальцы с пальцами Мартины.

– Ты уверена? – повторила она слова Генриха; но те звучали как угроза, в ее же голосе были лишь мольба и молитва.

– Да, уверена, моя госпожа. Вы сказали мне, что кровотечение у вас в последний раз было в марте. Неужели вам не пришло в голову…

– Нет… последний год или два они шли нерегулярно. Я думала, что… Я боялась, что достигла того возраста, когда женщина уже не может понести. – Больше того: она не думала, что может забеременеть, потому что уже давно потеряла всякую надежду.

Адела плакала и называла Констанцию «ягненочком», будто они снова оказались в ее детской, Хильдегунд пала на колени и возблагодарила Всевышнего, а Катерина, младшая из прислужниц, принялась танцевать, кружась по комнате легко, словно листок на ветру. Констанции тоже хотелось и плакать, и молиться, и танцевать. Но вместо этого она рассмеялась смехом беззаботной девушки, какой была когда-то, еще во дни своей весны, когда мир был полон жаркого солнечного света и она не знала, какая ее ждет судьба: изгнание в чужую холодную страну и брак столь же бесплодный, как ее утроба.

Она отослала всех праздновать, пожелав, чтобы с ней остались лишь Адела и Мартина, а потом положила руку на живот и попыталась представить себе крошечное существо, которое теперь делило с ней тело. Так велика была ее радость, что она решилась наконец сказать правду.

– Я не была рада смерти Танкреда, – открыла она свое сердце. – Я не могла радоваться, зная, чем это грозило обернуться для Сицилии. Она стала бы лишь новым придатком Священной Римской империи. Ее богатства были бы разграблены, независимость потеряна, сама ее натура попрана. Но теперь… теперь она перейдет к моему сыну. Он будет править Сицилией, как правили мои отец и племянник. Он станет намного больше, чем ее королем. Он станет ее спасителем.

На этих словах Адела окончательно разрыдалась, а Мартина улыбнулась сквозь слезы:

– Все же не забывайте, мадам, что у вас может родиться и дочь.

Констанция снова рассмеялась.

– И я была бы ей рада, Мартина. Но этот ребенок будет мальчиком. Всевышний подарил нам свое благословение. Как еще могла я понести на сорок первом году жизни после восьми лет бесплодного брака? Господу угодно, чтобы я родила сына.

Несмотря на эйфорию, Констанция хорошо понимала, что шансы на благополучный исход невелики; первая беременность в ее возрасте таила немалые опасности, и угрозы выкидыша или появления на свет мертворожденного младенца были вполне реальны. Она решила провести самые опасные месяцы в женском бенедиктинском монастыре в Меде, к северу от Милана, а потом, когда пришлось снова отправиться в дорогу, путешествие спланировали таким образом, чтобы двигаться короткими, не утомляющими ее маршрутами. Выбор места для рождения ребенка пал на итальянский город Ези. Он раскинулся на вершине холма с видом на реку Есино, имел крепкие стены и был дружелюбно настроен к Священной Римской империи; Генрих предоставил в ее распоряжение свою императорскую гвардию, но Констанция не желала снова рисковать так, как тогда в Салерно.

Хотя утренняя тошнота, от которой страдают столь многие женщины, почти не докучала ей, все же беременность проходила непросто. Ступни и лодыжки очень опухли, грудь сильно болела и отзывалась на каждое движение. Констанцию постоянно мучили усталость, боли в спине, изжога, одышка и внезапные перепады настроения. Но по прибытии в Ези ее тревога несколько поутихла, ибо Мартина заверила, что на последних месяцах выкидыши случаются куда реже. К тому же душу грело дружелюбие горожан, которые, казалось, были искренне рады, что она решила рожать в их городе. К тому моменту, как ноябрь перетек в декабрь, на сердце у нее было так спокойно, как еще не бывало за все время беременности.

Войско Генриха почти не встретило сопротивления, и когда в августе Неаполь сдался, очень многие отреклись от королевы Танкреда и ее маленького сына. Констанция с тревогой восприняла слухи о кровавом возмездии, которое Генрих обрушил на Салерно в сентябре, но, послушавшись Мартины, твердившей, что избыток печали может нанести вред ребенку, попыталась выбросить из головы мысли о горящих домах, трупах, скорбящих вдовах и перепуганных детях. В ноябре, к ее удовольствию, приехали Болдуин, Микаил и некоторые из придворных рыцарей: взяв Салерно, Генрих освободил их из плена и послал в Ези. Констанция в шутку сообщила Мартине, что ее брак был бы гораздо счастливее, если бы она была беременна все время; к тому моменту они сблизились гораздо сильнее, чем просто лекарь и больной, и делили тяготы ее беременности так же, как когда-то делили опасность в Салерно.