Смертельно опасны

В декабре Констанции стало известно, что Генриха приняли в Палермо и Сибилла уступила ему трон взамен на обещание, что ее семье не причинят вреда, а сыну позволят наследовать земли Танкреда в Лечче. Констанция не могла не чувствовать к Сибилле некоторую симпатию и порадовалась удивительной мягкости решения мужа. Она жила во дворце епископа Ези, и они отпраздновали предстоящую коронацию Генриха со всей роскошью, какую позволял рождественский пост. В тот же день, соблазнившись хорошей погодой, Констанция решилась выйти в сад.

Она сидела в решетчатой беседке в компании Хильдегунд и Катерины, когда вдалеке вдруг послышался шум. В дальнем конце сада, перебрасываясь мячом из свиного пузыря, показались несколько молодых людей. Констанция узнала их – то были один из клерков епископа и двое рыцарей Генриха, которым он поручил привезти ей вести о своем триумфе. Она опустила вышивание на колени и улыбнулась их дурачествам, представляя, как однажды ее сын будет вот так же играть в мяч со своими друзьями.

– Господь в этом году воистину благословил нашего императора. – Они уже скрылись из поля зрения Констанции, но она легко различала их голоса. Это сказал Пьетро, клерк, а потом риторически вопросил, скольким людям удавалось за один год получить корону и наследника. – Дай Бог, – добавил он с молитвенным рвением, – чтобы императрица родила сына. – От рыцарей Генриха послышался взрыв хохота, и, когда Пьетро заговорил снова, голос его звучал озадаченно: – Почему вы смеетесь? В конце концов, все в руках Всевышнего.

– Как же ты невинен! – Этот голос принадлежал Иоганну, старшему из двоих рыцарей. – Неужели ты думаешь, что император станет ждать столько времени, чтобы заиметь наследника, а потом явит миру девчонку? Еще чего не хватало!

Констанция резко вскинула голову и подняла руку, приказывая молчать Катерине, которая хотела уже вмешаться.

– Не понимаю, к чему ты ведешь, – сказал Пьетро, и теперь в его словах появилась нотка настороженности.

– Все ты понимаешь. Просто не решаешься сказать это вслух. За эти восемь лет владыка Генрих хорошо понял, что ему досталась бесплодная жена. И тут вдруг, о чудо, она понесла – будто по волшебству. Почему, как ты думаешь, императрица выбрала для родов эту глухомань, этот забытый Богом город? В Неаполе или Палермо ей было бы куда труднее – слишком много подозрительных взглядов. А тут – легко. Пустят слух, что родовые муки начались, потом под покровом ночи привезут младенца – быть может, кого-нибудь из Генриховых ублюдков. Тут-то церковные колокола и разнесут радостную весть, что у императора родился крепкий, здоровый сынок.

Констанция, затаив дыхание, стиснула вышивку в руках и даже не почувствовала, как в ладонь впилась иголка. Катерина привстала, но Хильдегунд положила руку ей на плечо, сдерживая, и девушка снова опустилась на место.

– Видно, ты выпил за ужином слишком много вина, – холодно сказал Пьетро. Его слова вызвали у рыцарей новый взрыв смеха. К этому времени Констанция уже поднялась на ноги. Когда она вышла из беседки, Пьетро первым заметил ее и согнулся в глубоком поклоне.

– Мадам!

Краска схлынула с лица Иоганна; он сделался белее погребальной свечи.

– Ма-ма-мадам, – заикаясь, выдавил рыцарь, – я… я так сожалею! Это была лишь шутка. Как… как сказал Пьетро, я выпил слишком много вина. – Он давился словами, торопясь их высказать, голос его звучал тонко и неверно. – Воистину я, должно быть, пьян, раз позволил себе так грязно шутить…

В голосе Констанции звучал лед, но слова ее обжигали:

– Интересно, покажется ли твоя шутка моему супругу столь же забавной, как тебе?

Иоганн издал сдавленный хрип, а потом упал на колени.

– Мадам… прошу, – взмолился он, – пожалуйста… умоляю вас, не говорите ему…

Констанция не отрывала от него глаз, пока он не начал всхлипывать, потом отвернулась и пошла прочь. Иоганн скорчился на земле, а Пьетро и второй рыцарь стояли, застыв на месте. Хильдегунд прожгла плачущего рыцаря гневным взглядом и поспешила вслед за Констанцией. Катерина бросилась за ними.

– Она расскажет императору? – прошептала девушка, с досадой почуяв в себе искру жалости к охваченному ужасом Иоганну.

Хильдегунд покачала головой.

– Не думаю, – ответила она очень тихо, а потом выплюнула: – Будь он проклят, этот бесстыдный, безмозглый сопляк, пусть сгорит за это в аду! Надо же было нашей госпоже услышать такое, да еще сейчас, когда роды уже недалече…

– Ягненочек мой, да разве так важно, что думает какой-то там глупец?

Констанция не ответила. Она шагала взад и вперед по комнате, виртуозно ругаясь такими словами, в знании которых женщины ее раньше даже не подозревали. Но когда она побелела и начала задыхаться, Мартина обняла ее за плечи и подвела к стулу. Отойдя на пару мгновений, лекарша вернулась с кубком, полным вина, и вложила его в руку Констанции.

– Выпейте, моя госпожа. Это успокоит ваши нервы. Адела права: вы только зазря себя расстраиваете. Не может того быть, чтобы вы не знали, что люди будут пускать подлые слухи, что найдутся те, кто готов приписать императору самое худшее.