Смертельно опасны

Под драматическим театром, за двумя запертыми дверьми, мы и нашли то, что искали (Гай сбил замки выстрелами, я зажгла свой фонарь). За первой дверью оказался бетонный пандус, вторая вела в отдельный маленький театр с восемью рядами кресел, стоящих полукругом. Этот зальчик пострадал только от времени и от крыс: ни мародеры, ни дождь, ни дикие собаки сюда не проникли.

Джемми с восторженным воплем ринулся к будке у задней стены. Второй вопль поведал нам, что он обнаружил какую-то исправную технику, и в будке немедленно загорелся свет.

– Джемми! – крикнула я. – Если будешь жечь свечи зазря, Майк тебя выпорет!

Он не ответил, и свет продолжал гореть.

– Джемми есть Джемми, – засмеялся Гай.

– Помоги мне подняться на сцену, – сказала я.

Он помог и залез туда сам. При свете стоящего у наших ног фонаря я рассматривала зал. Интересно, каким его видели актеры, музыканты, танцоры? Каково им было выступать перед публикой, жадно глядящей на них? Вести ее за собой?

«Сколько я пересмотрела всего, не поверишь».

В коридоре затопали сапоги и раздался голос:

– Няня, тащи свою задницу к девочкам! Притти ждет!

– Карл?

– Ну я.

– Не смей так со мной разговаривать, молодой человек. Вот пожалуюсь Майку, и окажешься в самом конце очереди на секс, если тебя вообще оттуда не выкинут.

– Извини, – донеслось из мрака.

– Веди девочек сюда, вот что. Проведем церемонию Начала прямо сейчас.

– Сейчас? Тут?

– Что тебе непонятно?

– Лады. А Майку не будешь жаловаться?

– Если все сделаешь быстро.

Карл умчался наверх, громко топая по бетону. Гай усмехнулся. Он тоже смотрел в зал, и я знала, что он, как и я, воображает себя артистом былых времен. Потом вдруг обхватил меня за талию и пустился в пляс.

Танцорка я никудышная, да и возраст не тот. Гай отпустил меня и стал танцевать один; он нипочем бы не сделал этого, будь здесь кто-то еще, кроме меня и его закадычного дружка Джемми, который так и возился со своей машинерией. Я с грустью смотрела, как красиво он исполняет тустеп, который у нас обычно пляшут на редких праздничных сборищах. Гаю никогда не подняться выше рядового бойца: для вожака он слишком мягок, а чтобы занять другое почетное место, нужно быть женщиной, способной рожать.

Бонни с деревянным лицом тоже понаблюдала за ним какое-то время и отвернулась.

Мы зажгли тринадцать свечей, по одной на каждый год Притти. Мужчины на церемонию не допускаются, даже если они совсем еще дети, как наши мальчики – годовалый Дэйви и восьмилетний Рик. Мать Рика, Эмма, умерла в прошлом году, родив мертвую девочку. Я, как ни старалась, не смогла их спасти; будь это еще при Лью, меня бы пристрелили на месте.

Две наши матери, Джуни и Лула с крошкой Джейден на руках, расположились в креслах. Девочка раскричалась, и Лула дала ей грудь. Бонни, как моя ученица, но при этом бесплодная, стояла за ними. Девочки, у которых еще не началось, сидели на полу с букетами диких цветов. Сейла, десяти лет, и Тини, девяти, смотрели с большим интересом. Выражения лица Кары, которой, судя по недавно появившимся грудкам, до Начала тоже оставалось недолго, я разгадать не могла.

Притти, уже не ребенок, но пока и не мать, восседала в центре круга на чем-то вроде трона – мы соорудили его, положив на кресло одеяло и застелив его полотенцами. Теперь они сильно выцвели, но некогда были солнечно-желтыми. Она сидела, раскинув обагренные новой кровью ляжки. Младшие девочки стали подходить одна за другой, чтобы возложить меж ее ног цветы.

– Да будут тебе посланы дети, – пропищала Тинни.

– Да будут тебе посланы дети, – завистливо произнесла Сейла.

– Да будут тебе… посланы… дети, – с трудом выдавила Кара. Она сморщилась, руки у нее дрожали.

– Что это с тобой? – удивилась Притти.

– Ты нездорова, Кара? – подалась вперед Бонни. – Где у тебя болит?

– Здорова! Оставьте меня в покое!

– Поди сюда, Кара, – сказала я тоном, которому все девочки и почти все ребята подчинялись беспрекословно. Я забочусь о них с тех самых пор, как они появились в стае, а Кара пришла к нам в четыре года. Послушалась она и теперь. Кара у нас добрая и работящая, не то что ленивица Притти, но очень уж впечатлительная. Смерть слишком печалит ее, радость и красота чересчур волнуют. Обыкновенный закат порой доводит ее до слез. – Не надо портить Притти церемонию, – тихо посоветовала я, и она взяла себя в руки.

После, когда обе матери, сдав Джейден младшим, увели Притти в сторонку, чтобы посвятить ее в тайны секса (едва ли в этом была нужда), я ушла с Карой за кулисы и велела ей сесть.

– Что это за место такое, няня?

– Здесь был театр. Что с тобой, Кара?

Она смотрела куда угодно, только не на меня, но я взяла ее за подбородок.

– Не хочу! – выпалила она тогда.

– Чего не хочешь?

– Ничего. Не хочу, чтобы у меня началось, не хочу церемонию, не хочу спать с Майком и остальными! И рожать не хочу!

– Многим поначалу бывает страшно. – Я вспомнила, как сама впервые легла с вожаком стаи, куда более грубым, чем, предположительно, Майк. Давненько это было. Потом я вошла во вкус и еще пару лет назад иногда занималась любовью с Бадди, пока его не загрыз дикий пес.