— Надеюсь, это последнее, что она будет чувствовать ими?
— Да, за это можешь не переживать.
Шприц летит вниз на пол.
Оставляю лежать Полин на кровати. Больше попыток сбежать от неё не исходило. Завожу его в гостиную. Беру бумажник со столика.
— Сейчас смотри, — начинает Хэнк, — её может морозить, может бросать в жар, такое будет примерно час, может больше.
— А когда ноги откажут?
— В течении часа мышцы полностью атрофируются и онемеют, но она даже сейчас уже не сможет встать. Вот поставь её и увидишь, упадёт сразу же. Ноги не выстоят после этого с такой нагрузкой.
— Ты гарантируешь мне, что через час она перестанет ходить навсегда? Ты вообще уверен, что этих четырёх уколов хватит? — я нервничал, боясь увидеть её снова стоящую на своих ногах.
— Мне с тобой остаться на часик, чтобы ты убедился в этом при мне? — шутливо сказал он.
— Ладно, хорошо, ты прав. Сколько я тебе должен?
— За препарат такая же сумма, что и в предоплате, и за работу, как договаривались, — он назвал мне сумму.
Это одна из самых дорогих сделок в моей жизни, которая стоила мне не только денег, но и всевозможных моральных принципов.
— Будь на связи, если понадобится ещё что-то, — сказал Хэнк, прежде чем скрыться в приехавшем лифте.
Обойдя валяющийся на полу шприц, подхожу к Полин и переворачиваю её на спину, немного приподнимая.
— Господи, девочка моя, ты такая умница. Ты хочешь пройтись по квартире? К собаке пойти? Он на кухне. Иди, если хочешь.
Но моя маленькая принцесса лишь покачала головой.
— Будем с тобой учиться жить по-новому, моя красавица. Теперь у тебя нет выбора.
Глава 35. Я передумал.
Не обманул. Честно отработал каждый цент.
Не ходит. Да вовсе не стоит. Не может удержаться. Неуклюже падает прямо в мои объятия, которые приготовлены для неё в любое время суток.
Сегодня первая ночь, в которой глаза закрываются сами собой, не пугают кошмары, не изводит бессонница, не сжирают навязчивые мысли о том, что она может сделать вопреки моим требованиям.
Хочется спать, но наблюдать за ней, совершенно теперь другой, хочется ещё больше.
Сижу над ней какой час и охраняю, словно цербер. Только не знаю, от кого. От самого себя, наверное. Но ей уже от меня не спастись.
Уже привыкаю. После её обновлений в организме мне долго придётся сидеть с ней и с ней — всю оставшуюся жизнь.
Полин рисовала на постели невидимые рисунки, чётко выводя палец то в одну, то в другую сторону. Окно так и не зашторил. Пускай теперь смотрит на облака или звезды, зависимо от времени. Даже если захочет посмотреть на них снаружи — всё равно не сможет.
— Любимая, — устало произношу я, пока очищаю ей ножом яблоко от шкурки, — тебе ещё не хочется спать?
— Нет, — первое, что она сказала мне после ухода Хэнка.
Радуюсь её первому слову, словно озабоченный своим ребёнком папаша.
Кладу на тумбочку ножик вместе с отходами, почищенное яблоко разрезаю на несколько частей и закидываю в тарелку. Беру одну дольку. Подношу к её рту. Она отворачивает от меня, отмахивается рукой так, что эта несчастная долька вылетает у меня из рук.
— Ты будешь капризничать? Нам с твоими руками тоже что-то сделать? Давай, у нас ещё осталось немного, я тебе сам вколю, если будешь так вести себя, — прорычал я, вставая над ней.
— Ты пригласил этого доктора, чтобы он сделал это... — проговорила она, прижимая к себе одеяло с такой заботой и страхом, будто бы меня обнимает.
— Если и так, милая, то что с того? Что это меняет? Может, ты всё ещё грезишь желанием уйти от меня, развестись? — всерьёз поинтересовался я, на что она лишь раздражительно и беспокойно молчала. — Хочешь ты этого до сих пор или нет? Я не услышал.
— Да, хочу.
Хочешь, значит? Хорошо.
Обхватываю одной рукой её за грудь и поднимаю с кровати.
— Раз хочешь, то получай. Посмотрим, как ты воспользуешься этой возможностью, которую я тебе сейчас предоставлю, — говорю я, пока несу её в холл.
Ставлю её на ноги. Точнее, сажу на пол перед дверью, ведь ножки уже как несколько часов перестали выполнять функцию опоры и ходьбы.
— Пожалуйста, можешь идти. — Встаю впереди неё, опираясь о дверь. — Давай, зайка, я даже дверь тебе открою, чтобы ты не думала, что это шутка, — произношу, сразу же открывая двери нараспашку.
Полин смотрела на меня, словно перед ней предстал сам Дьявол в моём обличии.
Пусть боится меня. Тогда будет думать, прежде чем изъявлять свои идиотские желания, которым не суждено исполнится никогда.
— Я жду. Ну же, поднимайся и иди, пока есть шанс.
— Ты ведь знаешь, ты знаешь, что я не могу пойти, — вскрикнула Полин, держась на той самой грани, в которой она часто бывает — лёгких слёз и болезненной истерики.
— Тогда какого же хрена ты мне голову морочишь? Или думаешь, что я своими руками возьму тебя и отвезу обратно?
— Если бы ты хотел, чтобы всё было по-человечески...