В конце отделанного золотом коридора она вновь увидела свою тетю. Сидящую в кресле, похожем на трон, и с лунным серпом, покоящимся в ногах, по правую сторону от высокой колонны; за спиной у нее ветвилось гранатовое дерево.
– Беги, моя волшебная, и воплоти то, что говорят линии у тебя на руках, – печально улыбнулась Люцилла и поправила белое платье, оголив букву «J», выведенную золотом у нее на груди.
– Беги скорее, провидица, и исполни уж то, к чему давно взывает твой рок! – рассмеялась облаченная уже в черное другая Люцилла, сидящая с левой стороны от колонны. Оскалившись, она встряхнула своей пышной вьющейся шевелюрой, демонстрируя кровавую «В», нацарапанную прямо на лбу.
Хелена попятилась, смотря на два одинаковых кресла, но ноги ее быстро увязли в ставшем вдруг жидким золотистом полу. Женские голоса твердили ей вслед:
Аркан XIV
Хелена проснулась невероятно разбитой. Спала она урывками – чудилось, что всю ночь кто‑то больно тянул ее за лодыжку на пол.
Теперь все тело девушки ломило, а на коже остался оттиск от складок тяжелого платья.
Птицы за окном верещали, будто их резали прямо на ветках; во рту мадемуазель де Фредёр стоял поганый уксусный привкус. Сидя на кровати, Хелена бессмысленно смотрела перед собой, когда дверь скрипнула.
– Моя волшебная, ты в порядке?
На пороге с подносом в руках застыла мадам де Мартьер собственной персоной. Вид она имела обеспокоенный и немного уставший.
– Что вы здесь делаете? Я не хочу сегодня завтракать, начинайте без меня.
– Я предполагала, что с утра ты выходить не захочешь, поэтому решила принести завтрак сюда. Я знаю, тебе нездоровится в последнее время.
Хелену раздражало, что эта женщина вошла к ней без стука. Люцилла была последним человеком, которого она сейчас хотела бы видеть.
– И я знаю, что ты видишь причину своего недомогания во мне. Послушай… – Люцилла вздохнула и поставила поднос. – Мне бы действительно хотелось найти с тобой общий язык! Перестань наконец воспринимать меня как врага, я не раз просила тебя об этом.
Задержавшись у окон, мадам де Мартьер выглянула на улицу сквозь тонкий просвет между шторами, а затем единым движением их раздвинула. Комнату залило светом, и Хелена, поморщившись, отвернулась.
– Все еще надеюсь поговорить с тобой по душам в ближайшее время. Поправляйся, моя волшебная.
Дверь комнаты претворилась, и мадемуазель де Фредёр сразу подбежала к окнам и судорожно зашторила их обратно. Вернувшись, Хелена дрожащими руками взяла чашку с кофе.
«Она горячая!»
Напиток пролился на пальцы. Кружка упала на пол, и на ковре растеклась лужа, что до боли обожгла ступни девушки. Гнев подкатил к ее горлу, и Хелена прижала к щекам липкие ладони. Она оттянула кожу вниз.
– Да к черту! – Девушка подняла руки, и сервиз с грохотом обрушился на пол.
В детстве все беспрекословно любили Хелену: взрослые говорили с ней добрым участливым голосом, ведь «Девочка росла без матери!». Ей трепали щеки, гладили по голове, называли принцессой. Подруги послушно бегали за ней следом – лишь бы вновь приехать в огромный дом и одолжить для игры куклу в платье из тонкого китайского шелка. Приятные слова осыпали маленькую Лени жемчужными бусинами.
Однако из любимого всеми ребенка Хелена превратилась в избалованную девицу. У ее подруг быстро сменились интересы. Уже никому не нужны были дорогие игрушки. Другие девушки начали поддаваться странному щемящему чувству в груди. Слезы о неразделенной влюбленности, записки и тайные встречи овладели мыслями сверстниц Хелены. Она же оказалась слишком от всего этого далека.
Она не привыкла привлекать к себе внимание томным взмахом ресниц и кокетством, терзаясь затем в ожиданиях ответного шага. В натуре Хелены этого будто и не было вовсе. Мадемуазель де Фредёр была уверена – мужчины выстроятся в очередь под ее окнами, когда придет время.
Однако жизнь – павильон. Огромная, пустая в самом начале комната. Если хочешь оказаться в центре, будь готов стаптывать ноги в кровь. Из-за своего нежелания вертеться Хелена осталась прижатой к стене вальсирующими парами. Теми, кто был находчивее, а затем – счастливее.
Пророчества временно дали девушке привилегию, которую вместе с ощущением уникальности отобрала у нее Люцилла.
– Люси, зашторь живей окна!
Со дня уничтожения сервиза прошла пара дней. Причину, по которой Хелена разбила посуду, все нашли в болезненной слабости: когда прибежавшие на грохот служанки увидели госпожу скулящей от боли в ногах, назвать инцидент умышленным никто не смог бы и в мыслях.
– Мадемуазель, сейчас нет и полудня.
– Я разве спрашивала, который час?