Смертельное Таро

Постепенно месье де Фредёр свыкался со своим положением. Внутренний протест против рока, стремление доказать всем способность быть достойным отцом и государственным мужем постепенно тускнели. Все с большим смирением он относился к характеру дочери. Все их беседы сводились к обсуждению обедов и ужинов, списков покупок или же редких совместных поездок. К былой светской жизни Пласид также потерял интерес и ныне поддерживал связь всего с несколькими знакомцами из своего счастливого прошлого.

Он ощущал, что нутром начинает стареть, однако увядание это он воспринимал спокойно. И с тихим желанием закончить все побыстрее. Жить еще двадцать лет с пустотой в душе было бы нестерпимо.

Но потом Пласид встретил Эрнеста. Месье, которому он лет пять назад помогал с какой‑то имущественной сделкой, детали которой давно уж ускользнули из памяти. Месье Барош выглядел уверенным в себе и успешным, а ухоженный вид его указывал на регулярность половой жизни. Встрече Пласид обрадовался – то была быстрая, легковесная радость, на которую он столь привык отвлекаться. При других обстоятельствах мужчины обошлись бы сердечным рукопожатием. Но этого не случилось – они оба направлялись к Жанне де Турбе.

В сущности, месье Барош никогда не представлял для Пласида ничего сколько‑то значимого. Как не представляла и мадам де Турбе. Но звезды сложились, и эта односторонне влюбленная пара сыграла двух богов из машины [56].

Танцевали кадриль. Заметно было, пианист не в себе – во время игры тот неестественно запрокидывал голову и раскачивался в стороны. Жанну вел юноша на вид от силы лет семнадцати, и Эрнест потому любовался ими без ревности, но с плохо скрываемым пылом.

– Не находите ли, – начал месье Барош в стремлении отвлечь от танцующих, скорее, себя самого, – что наступление новой любви пробуждает в мужчине не только телесную, но и его высочайшую духовную суть?

– Моя суть слишком долго спит для того, чтобы однозначно говорить о подобных вещах. – Пласид безрадостно усмехнулся. Губы месье де Фредёра нервно поджались, на душе стало паршиво.

– Как же, месье… Гхм, со дня нашей последней встречи ни одна дама так и не пленила вашего сердца? За столько лет?

– Вы забываете, что существуют и другие радости жизни, – отозвался Пласид уже с большей резкостью.

– И какие же?

– Например, счастье отцовства. Вам еще не представилось возможности его испытать, так что я понимаю, понять это со слов может быть довольно трудно.

– Только не держите меня за сладострастника, который не грезит о создании семьи, однако же… – Эрнест заговорщически склонился у Пласида над ухом. – Не пора ли вам задуматься и о себе? Позвольте полюбопытствовать, сколько лет вашей дочери?

– В августе исполнится восемнадцать, – понизил тон Пласид.

– Не кажется ли вам, месье, что отцовский долг перед ней вы уже выполнили? Пора бы отдать мадемуазель на руки ее мужу, а вам…

Они продолжали говорить, не поворачивая друг к другу лиц. В горле у Пласида пересохло, а его ладони неприятно увлажнились.

– Вам можно задуматься и о наследнике. Кто‑то ведь должен перенять ваше состояние, дочь ведь не оставит за собой фамилии. Вы еще молоды, месье, не хороните себя раньше времени. Это лишь совет, я ни к чему не подговариваю, однако… Вы знаете о моем к вам почтении, я говорю это из чистого дружеского порыва.

В гостиной стоял клавишный грохот и рев голосов, но Пласид их будто не слышал. Из его головы не выходили слова Эрнеста. С каждым их рефреном все больше казалось, что месье Барош не сделал открытие, а лишь озвучил то, что в течение нескольких лет крутилось в мыслях у самого месье де Фредёра.

Пласид наблюдал за тем, как Хелену за руки протащили по ковру, как несколько фигур подряд она, вопреки всем приличиям, протанцевала с Жанной. Его пальцы то сжимались в кулак, то вновь повисали в воздухе. Сердце ныло от осознания, что он ничего не чувствует к дочери. Что при виде нее в голове лишь удрученное: «Для чего это всё?» Захмелевшая, вульгарно одетая, его дочь, казалось, ничем не лучше собравшихся здесь полусветских девиц. И вопрос стоял лишь в том, на что тогда Пласид положил восемнадцать лет своей жизни.

И должен ли он был в самом деле ей еще что‑то?

Внезапное прекращение праздника Пласид не запомнил. Однако он помнил, как стоял потом вместе с кольцом столпившихся, как всматривался в очертания переломанных рук под костюмом. Как толпа расцепилась, пропуская носильщиков, что унесли труп.

Где‑то с противоположной стороны кольца зазвучали визги Хелены. Оцепенев ненадолго от ужаса, Пласид с трудом повернулся и побежал на крики.

Уже сидя в карете и наблюдая, как трясущимися руками его дочь берет у Леонарда знакомую флягу, Пласид держал голове всего одну мысль:

«Я должен наконец научиться жить».

* * *

Сон сошел особенно рано. Не разлепляя век, Пласид ощутил холод предрассветной дымки и легкий утренний ветер. Еще несколько минут он пролежал на грани пробуждения, но потом различил какие‑то странные звуки. Казалось, кто‑то тихо ходил вокруг него по комнате, шурша одеждой.