Смертельные враги

— Какая же это мебель? — возразил Шалабр, указывая на щели и выбоины в столах. — Они же того и гляди рассыплются!

— Огонь! — крикнул Монсери, кивнув в сторону огромного камина, в котором догорало несколько головешек. — Огонь и дрова!..

И схватив с пола охапку сухой виноградной лозы, он бросил ее в очаг и принялся раздувать пламя, в чем ему охотно помогали двое остальных; вскоре в камине уже полыхал, потрескивая, яркий огонь.

— Так-то будет веселее, — сказал он.

— К балкам ничего не подвешено, — заметил Сен-Малин, оглядев зал, — только сажа да паутина.

— И никого нет, — откликнулся, в свою очередь, Шалабр. — М-да, веселое местечко!

— Эй! Эй! Хозяин! — позвал Монсери, стуча по столу эфесом шпаги.

Хозяин появился, не слишком поспешая. Это был великан, окинувший их наметанным глазом; не выказав ни малейшей услужливости или любезности, он пробурчал:

— Что вам угодно?

— Пить!.. Пить и есть.

Хозяин протянул мощную волосатую руку:

— Плату вперед!

— Негодяй! — воскликнул Монсери.

В ту же секунду его кулак обрушился на физиономию великана, который свалился наземь. Впрочем, он сразу же поднялся и вышел, усмиренный, согнувшись в поклоне и бормоча:

— Сейчас я обслужу вас, господа!

Мгновение спустя он уже поставил на стол три стакана, кувшин с вином, хлеб и паштет, после чего покинул их, заявив:

— Больше у меня ничего нет.

Все трое с грустью посмотрели на скудное угощение, а затем переглянулись.

— Что поделаешь, — вздохнул Сен-Малин, — быть может, хорошие дни снова вернутся…

Они пододвинули стол к очагу и, сняв плащи, аккуратно сложили их на табуретах; все трое оказались с кинжалом и рапирой на боку и с пистолетом за поясом. Печальные и унылые, они набросились на еду, слишком скудную для их ноющих от голода желудков.

— Эх, — вздохнул Монсери, — прошли те времена, когда мы жили в Лувре и там же и ели по четыре раза в день, как и подобает уважающему себя доброму христианину!

— Да, славное было время! — сказал Шалабр. — Мы звались дворянами Его Величества, состояли при его особе и были даже близки к нему.

— А наша служба? Всегда подле короля, всегда в его охране, покидали его только по его собственному приказу…

— И частенько хороший удар кинжала или шпаги, всаженной между лопатками, освобождал Его Величество или же избавлял нас самих от какого-нибудь слишком уж энергичного врага… Да, навыка мы не теряли!

— И Гиз мог бы кое-что порассказать об этом.

— Еще бы, ему пришлось близко познакомиться с нашими кинжалами!

— Черт подери, в тот день, когда мы ухлопали Гиза, мы спасли королевство!

— И тем самым сразу обеспечили себе будущее.

— Да, но монах, нанесший королю смертельный удар кинжалом, уничтожил все наши надежды, — задумчиво прошептал Сен-Малин.

— Пусть все рогатые черти в аду вечно жарят на своей сковороде распроклятого Жака Клемана! — вскричал Монсери.

— Да, для нас это был тоже сокрушительный удар…

— После смерти короля нам быстро дали понять, что в Лувре мы существовали только его милостью.

— Куда ни глянь — все поворачиваются спиной.

— И друзья короля, и друзья Лиги, и друзья Беарнца.

— Мы давали отпор, — мягко сказал Сен-Малин. — И не один поплатился жизнью, получив из засады хороший удар кинжалом.

— Да, но сейчас?.. Во что мы превратились?..

— Смерть всем чертям! Когда я жую чудовищное черное месиво, которое проклятый трактирщик выдает за хлеб, когда я глотаю гнусную жидкость, которую он называет вином, знаете ли вы о чем я думаю? Так вот, я думаю о том времени, когда мы были заключены в Бастилии, откуда нас вызволил господин де Пардальян, и я тоскую по тому времени, да, черт побери! Я тоскую по тому времени, когда мы состояли на довольствии у Бюсси-Леклерка, — он, по крайней мере, кормил нас почти по-христиански…

— Это верно, нам надо отдать должное Бюсси-Леклерку, — он с нами, в сущности, обращался не слишком строго.

— Я просто впадаю в бешенство, как подумаю, что пора дармовых пиршеств миновала и, наверное, больше не вернется!

— Если бы только нам выпала удача и мы бы встретили на дороге какого-нибудь одинокого путника, который бы согласился прийти нам на помощь… по-хорошему… или по-плохому…

В этот момент вдали послышался цокот лошадиных копыт.

Три приятеля переглянулись, не проронив ни слова. Сен-Малин взял свой плащ, живо в него завернулся, вытащил кинжал и шпагу из ножен, произнес резкое «Вперед!», направился к двери и вышел.

— Вперед! — решительно повторил Шалабр. Монсери секунду оставался в нерешительности, но потом последовал за своими товарищами.

Итак, с Сен-Малином во главе и с Монсери, замыкавшим шествие, бывшие подручные Генриха III пробирались вдоль изгороди под высокими тополями, которые росли по обочине.

Мерный цокот копыт делался все отчетливее; путник и не подозревал об опасности, которая ему угрожала; он даже пустил лошадь шагом, когда трое убийц, сочтя, что он уже достаточно близко, вышли на дорогу.

Незнакомец был всего в нескольких шагах. Троица, пряча оружие под плащами, остановилась, и Сен-Малин, признанный главарь и оратор банды в особо важных случаях, держа шляпу в руке, сказал — впрочем, очень вежливо: