Смертельный азарт

Он поднялся в гору, в район частных застроек, где и находился дом Михаила Всесвятского, где остановилась Валентина и куда она уже не вернулась с пляжа. Улица, на которой стоял дом, стойко сохранила название старых времен — Коммунистическая. Кампания по переименованию улиц и площадей сметающей волной прокатилась по России и Украине. После нее в Москве, во всяком случае, не осталось почти никаких следов времен советского правления — Крыма же она, похоже, не коснулась и, быть может, полуостров жил не только воспоминаниями о прежних благословенных временах большевиков, но и сейчас продолжал оставаться под их скрытым, но уверенным руководством.

Поблуждав по извилистым улочкам, Илья вышел к воротам дома, где уже с десяток лет жил Михаил Всесвятский. Дом стоял высоко на горе, и отсюда открывалась панорама крыш и садов, а дальше проглядывало море. При доме была специально построена смотровая площадка, на которую ранним утром приятно было вскарабкаться с чашкой кофе в руках, сесть, закурить и долго смотреть на обширный и глубокий вид моря, гор и остатков древней крепости Кафа, где якобы был зарезан сподвижниками хан Мамай после того, как проиграл Куликовскую битву.

Ворота и калитка оказались запертыми, и Илья нажал на кнопку звонка.

Из глубины участка послышался глухой голос: «Иду, иду», стук костылей о бетон дорожки, калитка распахнулась, и могучий, согнутый в дугу радикулитом Михаил Всесвятский глянул на Илью прозрачными глазами.

— А, это ты. Я думал, воду привезли.

Илья уже знал, что воду привозили в цистернах, и две тонны живительной, дефицитной здесь влаги сливали в бетонный объем водохранилища на участке.

Качаясь на костылях, Всесвятский прошел до беседки, стоящей посреди виноградника, тяжело присел, внимательно посмотрел на Илью и спросил:

— Ну, что тебе наврали в милиции?

— Все, — пожал плечами Илья. — И в милиции, и патологоанатом Скороходов подтвердил общие враки.

Старик помолчал, покачал косматой головой и сказал негромко:

— Уезжай, Илюшка. Для своего же благополучия уезжай. Худо тебе здесь будет, если смерть Вали связана с какими-то крымскими делами. Да и с московскими тоже. Здесь сейчас, как говорится, полный беспредел.

— Зачем уж так торопиться? — попытался возразить Илья.

— Хотя бы затем и потому, дорогой мой, — настойчиво загудел старик, — что вскрытие тела производил никакой не Скороходов, а совсем другой патологоанатом! Вот так-то! Тебе подставили клоуна. Не копай истину. Она тебе не нужна. Живи дальше. Ты молод, и у тебя все еще впереди. Так что давай выпьем как следует, по-флотски, похмелимся завтра — и домой! Все, что надо, ты уже здесь сделал, я завершу остальное. Улетай.

Они принялись поначалу за марочный коньяк, которого не хватило, а потому к вечеру достали водки. Вспоминали Валентину, академика Всесвятского-Ладу (да будет земля им пухом!), горевали, что отец и дочь ушли из жизни чуть ли не одновременно, что являлось чудовищной несправедливостью, а значит — Бога на небе нет и не может быть.

К полуночи Илья сделался буен, а потом расплакался навзрыд, повалился на стол и завыл высоким бабьим голосом.

— Ведь я ж ее любил, ой, как любил!.. Ну, за что, за что, скажите, Михаил Сергеевич, ее убили? Никому не мешала, тихая, добрая, за что таких убивать?.. Наследства у нее никакого не было. Ну, что там — паршивенькая дачка во Внукове да квартира в Москве, не убивать же из-за этого?.. Даже машина у отца была только институтская!.. Это чудовищно, когда убивают таких, как она! Как я теперь жить буду без нее, как?!

— Будешь, будешь, — тяжело бубнил Всесвятский и в конце концов кое-как дотащил Илью до маленькой комнатушки и свалил, словно куль, на узкую железную кровать.

— Спи, Илюшка… На ее кровати спи. Вот ведь как получилось.

Продолжая заливаться слезами и стонать, Илья все же разделся, залез под одеяло и постепенно затих. Знакомый запах духов Валентины от подушки и белья со щемящей остротой вновь напомнил ему о ее смерти, и он заплакал тихо, как ребенок, заскулил жалобно, но потом успокоился, включил лампу на столике около кровати и по привычке пошарил рукой, чтобы найти что-нибудь почитать перед сном. Он наткнулся на раскрытую книгу, которую, судя по всему, также на сон грядущий читала Валентина. Оказался Уилки Коллинз, «Лунный камень» — роман, который грамотные любители почитают за первый детектив в истории литературы.

Чтения, как такового, не получилось — строчки мельтешили перед глазами и наплывали одна на другую. Илья пролистнул книгу, надеясь, что в другом ее месте шрифт будет потверже и дело пойдет получше, — и неожиданно нашел закладку, листок из тетради, наполовину исписанный синей шариковой авторучкой.

Илья напрягся и попытался прочесть… Письмо предназначалось ему.