Смертельный дубль

— Жизнь — вечность, смерть — лишь миг! — торжествующе провозгласил Топорков, вставая с кресла, едва только Мумин звякнул опустошенной чашкой о столик.

— Так, а вы? — посмотрел на него снизу вверх режиссер. — Вы-то что же свою порцию не берете?

— Сейчас-сейчас, — пробормотал актер, внимательно глядя на Мумина.

— Ну, я вижу, вы слово не держите! — воскликнул режиссер и попытался встать с кресла. Однако это у него не получилось: Мумин неуклюже повалился обратно, схватился рукой за горло и захрипел.

Топорков продолжал неподвижно возвышаться над ним.

37

Убедившись, что Мумин скончался, Топорков скинул с себя фрак, под которым вновь обнаружилась белая рубашка Пьеро. Затем актер нашел в декорациях зеркало и стал покрывать свое лицо белилами. Вдруг он услышал какой-то шум — будто на пол бросили деревянную палку.

Осторожно высунувшись из-за декораций, Топорков увидел, что над телом Мумина неподвижно стоит, чуть склонившись, крепкий мужик в серой униформе. Грохот, по-видимому, произвела уроненная им швабра.

«Уборщик», — подумал Топорков и вышел наружу.

Мужик медленно повернул голову в его сторону и во все глаза уставился на выбеленное лицо отравителя.

Топорков, не отводя глаз от лица уборщика, тоже подошел к полусползшему с кресла трупу Мумина.

Так они и стали по обе стороны кресла — актер и уборщик — и молча уставились друг другу в глаза.

Топоркову была до боли знакома физиономия уборщика — мощно вылепленное лицо с мохнатыми бровями и окладистой бородой. Где же он его видел?..

— Вы — артист Лихонин! — наконец радостно провозгласил Топорков, указав на него пальцем.

Мужик кивнул.

— Но позвольте, — осекся вдруг Топорков, — так вы теперь… уборщик? Уборщиком здесь работаете?

Лихонин снова кивнул.

— Стало быть, больше не снимаетесь, — с сочувствием пробормотал отравитель Мумина.

Лихонин с досадой сморщился и опять кивнул.

— И вы не разговариваете, — припомнил Топорков. — Да-да, я слышал. Так, значит, эта история — правда? Что когда вы снимались в том самом фильме… как он назывался?.. Значит, когда вы там снимались, режиссер заставлял вас во все горло орать на морозе, и в результате… у вас пропал голос. Но неужели навсегда?

Лихонин развел руками, желая сказать: увы, выходит, что так.

— Но, может, еще появится? — попытался утешить его Топорков.

Лихонин состроил гримасу: мол, вряд ли можно на это рассчитывать.

— Так вас после этого перестали снимать? — воскликнул Топорков, все больше узнавая в уборщике своего товарища по несчастью. — Никто, получается, не захотел работать с безголосым актером…

Лихонин нахмурился и сжал кулаки: да, вот так со мной обошлись.

— Сволочи, — гневно прошептал Топорков. — Но вы же настолько любили кино и «Мосфильм», что ни за что не хотели уходить… Вы, видимо, обратились в отдел кадров и попросили (конечно, в письменном виде, как я понимаю) дать вам хоть какую-то работу на студии… И они — то ли сжалившись над вами, то ли глумясь — приняли вас… уборщиком… — Топорков замолчал, а потом добавил: — Не хочу вас огорчать, товарищ Лихонин, но это больше походит на издевательство, на злобную насмешку — то, что вас, такого крупного и замечательного актера, превратили в самую незначительную рабочую единицу на всем «Мосфильме»…

Лихонин изобразил лицом: дескать, я и сам это все прекрасно понимаю.

— Но как же вы пошли на это? — с болью в сердце спросил Топорков.

Лихонин махнул рукой: да какая мне разница…

— Кажется, я могу вас понять, — произнес Топорков после паузы. — Вы ведь прирожденный киноактер. В вас было все, чтобы стать крупнейшей звездой Союза… а может, и мира. И когда у вас отобрали работу, для которой вы были рождены, вам все стало безразлично…

Лихонин энергично закивал: ему чрезвычайно импонировало, что странный человек с белым лицом как будто читает его мысли.

38

— Если вам неприятно стоять здесь, рядом с ним, — заметил вдруг Топорков, показывая на тело Мумина, — давайте отойдем?

Лихонин пожал плечами.

— Давайте все-таки отойдем, — утвердительно сказал отравитель и пригласил уборщика за декорации.

Там нашлись стулья, на которые они и присели.

— Знаете, я вижу в вас родственную душу, — обратился к Лихонину Топорков. — Мне кажется, вы вполне могли пойти по моему пути, а я — по вашему…

Лихонин никак не реагировал.

— Впрочем, вы, может, меня не узнали? — продолжал Топорков. — Оно и закономерно: вы… вас наверняка знают и помнят все, поскольку, раз увидев вас на экране, забыть уже невозможно… А меня никто и нигде не видел… Но вы наверняка слышали о призраке «Мосфильма»… Ведь в последнее время по студии ходят такие слухи, не правда ли?

Лихонин закивал: да, да, как же…

— Так вот, этот самый призрак — я и есть, — широко улыбаясь, объявил Топорков.

Лихонин один раз медленно кивнул: теперь понятно.

— Сначала я покончил с собой, об этом вы, вероятно, тоже слышали… Ну а теперь безвылазно нахожусь на «Мосфильме» и понемногу расправляюсь со своими былыми обидчиками… То есть с теми, кто, собственно, и довел меня до самоубийства.

Лихонин изобразил понимание.