Смертельный дубль

Вернее сказать, он точно знал, почему ему стало не по себе. Он пробовал Топоркова в преддверии съемок нескольких своих фильмов, причем каждый раз на главную или одну из главных ролей. И это неизбежно было аттракционом, который не чуждый жестокого подчас веселья Ядкевич устраивал для съемочной группы.

Так что этот режиссер был из тех немногих, кого слегка терзала совесть по поводу участи Топоркова. Ядкевич чувствовал, что в гибели актера есть и его вина, пусть небольшая, и от этой догадки ему было неприятно.

Когда по студии поползли слухи о призраке Топоркова, Ядкевич, разумеется, не воспринял их всерьез, но, оттого что такие слухи появились в принципе, ему стало жутковато.

Когда же режиссер узнал о страшном убийстве своего коллеги Баклажанова и о том, что рассказала единственная свидетельница, он совсем упал духом.

Ядкевич понимал, что никакой призрак Топоркова совершить это преступление не мог. Но режиссер не сомневался, что действительный убийца как-то связан с Топорковым и, вероятно, даже не как-то, а очень даже сильно. И если убийце досконально известны все многолетние мытарства Топоркова на «Мосфильме», то расправиться с ним, с Ядкевичем, у него никак не меньше оснований, чем с тем же Баклажановым.

Ядкевич словно предвидел, что Баклажановым дело не ограничится, так что когда стало известно о смерти Войномирова, он даже не удивился. Только стал еще мрачнее и осторожнее.

А уж после убийства Мумина Ядкевич готов был чуть ли не прервать съемки картины, только бы не показываться больше на «Мосфильме». С огромным трудом он все-таки заставил себя не делать этого и прилежно завершить работу. Тем более что до ее окончания оставались считаные дни.

Когда стало известно об участи Мумина, Ядкевич не спал всю ночь, но зато на следующий день вошел в неслыханный рабочий раж — заставил всю группу трудиться втрое интенсивнее прежнего.

Эти усилия привели к тому, что немалая оставшаяся часть фильма была снята за несколько дней.

По окончании последнего съемочного дня Ядкевич с огромным облегчением обратился к своей группе:

— Большое спасибо, друзья! Все мы потрудились на славу. Признаться, я никогда еще не работал в таком бешеном темпе… Но никогда раньше и не выбивался из графика съемок. Вот и в этот раз мы не выбились, за что еще раз сердечное вам спасибо!

Ядкевич слукавил: никакое нарушение графика картине не угрожало — ее спокойно можно было снимать еще две недели. Но не мог же режиссер публично признаться, что единственная причина внезапного бешеного темпа — его страх перед мосфильмовским убийцей…

— Сергей Иосифович! — выкрикнул кто-то из актеров. — А банкет? Что-то вы об этом прямо ни звука!..

Тут все загалдели, но Ядкевич призвал к тишине:

— Друзья, друзья! Товарищи! Банкет, конечно, будет! Вот смонтируем картину и после первого же показа окончательного варианта на худсовете…

— Ну вот! — послышались голоса. — А пока не смонтируете, никакого, значит, сабантуя?.. А мы-то рассчитывали…

— Не волнуйтесь! — со смехом отбивался от нападок режиссер. — Обязуюсь уже к концу следующей недели закончить монтаж… Буду монтировать в таком же усиленном темпе! И уж тогда…

Кто-то перебил его:

— Ура Сергею Иосифовичу!

И речь Ядкевича потонула в грохоте аплодисментов.

42

Когда все стали расходиться, Ядкевич тоже вышел из павильона и вдруг увидел поджидающего его у дверей Лихонина. Рядом с уборщиком были прислоненная к стене швабра и ведро воды.

— А, Вася! — улыбнулся ему Ядкевич. — Убираться пришел?

Лихонин кивнул.

Одну из своих самых первых ролей в кино Лихонин сыграл в картине Ядкевича, через какое-то время — еще в одной… Режиссер по старой памяти относился к бывшему артисту с симпатией, хотя и не особо жалел о его плачевной участи. Ну а что действительно можно сделать, если актер вдруг напрочь потерял голос? Времена немого кино закончились давным-давно, а в звуковом такому артисту делать нечего… Такова уж объективная реальность.

Когда все покинули павильон, Ядкевич снова вошел внутрь. За ним последовал Лихонин с ведром и шваброй.

Режиссер окинул взглядом декорации, словно прощаясь с ними. Фильм снят, скоро все это разберут, опасность миновала…

В присутствии Лихонина Ядкевич чувствовал себя совершенно спокойно. Такой здоровый мужик, как Василий, запросто обезвредит любого злоумышленника, который вздумает сунуть сюда нос…

«Значит, закончу монтаж, — размышлял Ядкевич, прохаживаясь по павильону, — а что дальше? Не перейти ли на студию Горького? Она, правда, считается детской и юношеской, но в принципе там можно снимать все то же, что и на „Мосфильме“… И вряд ли пресловутый мосфильмовский „призрак“ вдруг поменяет ареал, так сказать, своего обитания… Так что на Горького оно, пожалуй, спокойнее будет».

Вдруг дверь в павильон с грохотом захлопнулась. Ядкевич вздрогнул и обернулся. Он подумал, что это вышел Лихонин, но никак не ожидал увидеть вместо уборщика… Нет, это какая-то галлюцинация, право слово…