Смертельный дубль

— Слушай, призрак, это не ты мои ключи свистнул?

Топорков посмотрел на Лихонина, тот, понимающе кивнув, извлек из своего кармана связку ключей и бросил ее ошеломленному Шаре.

— Ну, вот спасибо, ребята! — моментально просиял режиссер. — Я понимаю, разыграть меня захотели… Это ничего, я не обижаюсь… Зато вот ключи нашлись! А то я прямо обыскался… — Режиссер повернулся к Топоркову: — Как это вы там загнули, товарищ… простите, не знаю вашей фамилии… «Человек внезапно смертен»? Ха-ха. Это ничего… Забавно…

— Моя фамилия — Топорков, — заявил актер.

— К-как? — осекся Шара.

— Топорков. Я у вас пробовался. Неужто не помните?

— Не очень, — пролепетал режиссер, во все глаза глядя на странного субъекта и искренне пытаясь вспомнить его. Никак не получалось.

— А вот так? — осведомился Топорков и задекламировал: — «Кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится. В частности же, уверяю вас, вам он ни в каком случае не угрожает. Вы умрете другою смертью».

— Это из «Мастера и Маргариты», да? — рассеянно улыбаясь, проговорил Шара.

— Да, и из той самой роли, на которую я пробовался.

— Ах, так вы у меня пробовались? — Режиссер выдохнул с облегчением. — То-то я не могу вас узнать… Я на эту роль, видите ли, ну вообще всех перепробовал. Даже самых бездарных. Искал, понимаете, на ощупь. Вдруг, думаю, кто-то попадет в яблочко… Так что теперь я при всем желании не вспомню и половины тех, кого пробовал! Топорков, вы говорите, вас зовут? Нет, вас я точно не припомню…

110

Топорков тем временем вновь вошел в образ. Смерив Шару безумным взглядом, он горячечно заговорил:

— Раз, два… Меркурий во втором доме… луна ушла… шесть — несчастье… вечер — семь… Вам отрежут голову!

Тут режиссер уже не выдержал и поморщился. Шутка явно затянулась.

— Ладно, — нахмурившись, произнес Шара. — Я пойду, поздно уже… Еще раз спасибо, товарищи, — вяло помахал он в воздухе ключами.

Топорков тотчас перегородил ему дорогу:

— Вы никуда не пойдете.

— То есть… что вы себе позволяете? — выкрикнул режиссер. — Я пойду, и прямо сейчас пойду, слышите?

Но почему-то при этом Шара не двигался с места, а только опасливо косился на Лихонина. Тот подошел ближе и всем своим видом выражал готовность удержать режиссера.

— Я же сказал, — ласково произнес Топорков, — вам отрежут голову.

— Я вас понял, — отрывисто произнес режиссер. — Вы злитесь, что не вы сыграли в моем фильме. Ну что ж, выражаю вам свое сочувствие. Даже готов попросить за это прощения, если надо. Но… — Шару вдруг осенило, и он вскинул на актера просветленный взгляд. — Чего вы, собственно, кипятитесь, товарищ? Фильм-то все равно запрещен. Вон — на полке лежит. — Режиссер махнул рукой в сторону, словно полка, на которой лежал фильм, находилась в этом же павильоне.

— Это не играет роли, — отрезал Топорков. — Ибо эта роль — роль Воланда — даже в запрещенном фильме стоит того, чтобы…

— Чтобы — что? — нервно выкрикнул Шара.

— Отрезать вам голову, — спокойно закончил актер.

— И кто будет резать? — заволновался режиссер и так растянул в улыбке рот, что Топоркову стали видны все его зубы. — Уж не вы ли?

— Мы, — подтвердил Топорков. — Вы не заметили, что мы для вас здесь приготовили?

Актер кивнул на конструкцию, которую они с Лихониным притащили из соседнего павильона.

— Гильотина, — упавшим голосом произнес Шара.

— Именно, — подтвердил Топорков. — Там, в одиннадцатом, как раз снимают что-то подходящее. Лично я расцениваю это как знак судьбы.

— Вы спятили, — прошептал Шара. — При чем здесь гильотина? Вы строите из себя Воланда, это я понял. Меня вы считаете Берлиозом, так?

— Ну, — отозвался актер.

— Так Берлиоза же переехал трамвай! — воскликнул режиссер.

— Успокойтесь, я это знаю, — холодно отозвался Топорков. — Важен не трамвай, а отрезание головы…

— Нет-нет, я не согласен. — Шара выставил вперед обе руки.

— Ваше согласие уже не требуется, — грустно произнес Топорков. — Все предрешено.

В этот миг Лихонин заломил Шаре руки и повлек его на гильотину.

— Это бред! — закричал отчаянно вырывающийся режиссер. — Меня должна убить девушка — комсомолка! Где Аннушка? Где подсолнечное масло? Вы все переврали! Я требую, я настаиваю! Где Маргарита Николаевна? Приведите ее! Пусть покажется, эта ваша подлая сообщница! Я хочу поглядеть в ее бесстыжие глаза!

— Боже милосердный, да он помешался, — изумленно обратился Топорков к Лихонину.

Занятый делом уборщик лишь коротко кивнул в ответ.

С превеликим трудом Лихонину наконец удалось зафиксировать голову брыкающегося режиссера в ложе гильотины.

Проделав это, уборщик резко отбежал в сторону, неприязненно вытирая о штаны свои трясущиеся руки.

Топорков зашел за ширму, к которой была приставлена гильотина, и, встав на стул, нажал на рычаг, освобождающий огромное лезвие.

111

Этим же вечером Шафт прогуливался по вечерним московским улицам вместе с Маргаритой Николаевной.

— Шафт обожает Марго, — шептал негр, поминутно целуя спутнице руки. — Шафт хочет быть рабом Марго.

— Вот этого не надо! — засмеялась женщина. — Давайте лучше будем на равных.