— А вы не могли бы вспомнить точную дату?
— С точностью до дня не смогла бы, потому что не хочу говорить неправды, но это было незадолго до самого длинного дня в году, потому что я помню, что сказала об этом тому джентльмену — просто для того, чтобы что-то сказать, понимаете?
— Это достаточно близко, — сказал Паркер. — Примерно двадцатого или двадцать первого июня, может днем раньше или позже?
— Правильно, более точно я уже не скажу. А что до того, который был час, вот это-то я сказать могу. Я знаю, как вам, детективам, всегда важно знать, как были повернуты стрелки часов. — Миссис Балфинч снова захихикала и лукаво посмотрела на своих собеседников, ожидая восторгов. — Там сидел один джентльмен — я его не узнала, он в наших местах раньше не бывал. И он спросил меня, во сколько мы закрываемся, и я ответила, что в одиннадцать, на что он сказал: «Слава Богу! А то я боялся, что меня выставят в десять тридцать». А я посмотрела на часы и сказала: «О, вам все равно не надо беспокоиться, сэр: мы всегда ставим часы так, чтобы они показывали на пятнадцать минут больше». На часах было двадцать минут одиннадцатого, так что на самом деле было всего пять минут. Так что мы немного поговорили о всяких там запретах и правилах, и что нас снова хотят заставить закрываться в половине одиннадцатого, только в суде у нас есть приятель симпатичный мистер Джадкинс, он нас отстоял… И пока мы это обсуждали — я прекрасно это помню — дверь вдруг резко распахивается, и входит молодой джентльмен, да так поспешно, что чуть ли не падает. И говорит «Двойной бренди, и побыстрее!». Ну, мне не хотелось обслуживать его сразу же, потому что вид у него был такой бледный и странный, что мне показалось — он и без того перебрал сверх нормы. А хозяин насчет этого у нас следил строго. Но говорил он нормально — совершенно четко, не повторялся, не запинался. И глаза у него, хоть и были какие-то странные, но они не были мутными и остекленевшими. Ну, вы понимаете, о чем я. У меня глаз наметанный. Он прямо-таки уцепился за стойку, весь съежился и сложился чуть ли не вдвое. И он говорит: «Налейте мне побольше, будьте умницей. Я себя отвратительно чувствую». Тот джентльмен, с которым я разговаривала, говорит ему: «Держитесь! — говорит. — Что случилось?». А джентльмен ему отвечает: «Меня вот-вот вырвет». И кладет руки на живот — вот так.
Миссис Балфинч схватилась за живот и театрально закатила свои огромные голубые глаза.
— Ну, тут я поняла, что он не пьяный, так что налила ему двойную порцию «Мартеля» и плеснула туда немного содовой. Он проглотил все залпом и говорит: «Ну вот, теперь получше». А другой джентльмен обхватил его за пояс и помог сесть. В баре было много посетителей, но они особого внимания на него не обратили, потому что обсуждали результаты скачек. А вскоре тот бледный джентльмен попросил у меня стакан воды. Я принесла ему воды, и он говорит: «Извините, что так сильно напугал вас, но я только что пережил сильное потрясение, а я страдаю гастритом и любая неприятность сразу же отражается на моем желудке. Однако, — говорит он, — думаю, вот это мне поможет». И он достает из кармана пакетик из белой бумаги с каким-то порошком, высыпает его в воду, размешивает прямо авторучкой и выпивает».
— Вода в стакане при этом не шипела и не пузырилась? — спросил Вимси.
— Нет. Это был самый что ни на есть простой порошок, и растворился не сразу. Он его выпил и сказал: «Ну, это снимет боль», — или что-то в этом роде. А потом он говорит: «Спасибо вам большое. Теперь мне лучше, и я поеду домой, а то вдруг меня снова прихватит». Он приподнял шляпу — вежливый такой, настоящий джентльмен — и ушел.
— И сколько порошка он насыпал себе в стакан? — начал расспросы Паркер.
— О, сыпанул немало. Он его не мерил, а просто вытряхнул из пакетика. Наверное, с десертную ложку.
— А что случилось с пакетиком? — подсказал Паркер.
— А, тут вот какое дело.
Миссис Балфинч бросила взгляд на лорда Питера и, похоже, ее удовлетворило то, какое впечатление производил ее рассказ.
— Мы как раз проводили последнего посетителя (что-то около пяти минут двенадцатого), и Джордж уже запирал двери, когда я вдруг вижу: на сиденье лежит что-то белое. Я подумала — это чей-нибудь носовой платок, но когда я его взяла в руки, вижу — бумажный пакетик. Так что я сказала Джорджу: «Эй, смотри! Один джентльмен потерял у нас свое лекарство». Тут Джордж спросил, какой именно джентльмен, и я ему рассказала, а он говорит: «А что это такое?». Я посмотрела, но этикетка была оторвана. Это был просто аптечный пакетик, знаете, но даже обрывка этикетки не осталось.
— Так что даже нельзя было определить, были ли буквы черными или красными?
— Ну, право… — Миссис Балфинч задумалась. — Нет. Это я сказать не могу. Вот вы меня спросили, и мне вроде бы вспоминается, что на пакетике было что-то красное, но я точно вспомнить не могу. Так что под присягой показывать не стала бы. Я только знаю, что там не было ни названия, ни фамилии, потому что я заглянула внутрь, чтобы посмотреть, что в пакетике лежит.