Смертельный лабиринт

– Твоя болезнь опасна, – сказал тогда старик-аптекарь, – с возрастом ужас становится все больше. Сознание бродит во тьме и сражается с чудовищами. Но лекарство опасно не менее, особенно если не рассчитать дозировку. Капли успокаивают сознание, прогоняют ужас. Но они имеют и свойство создавать иллюзии. Очень живые иллюзии. Впрочем, скорее приятные. Проблема только в том, мальчик, что чем дольше ты будешь употреблять эти капли, тем сильнее тебя будет затягивать их действие. И настанет день, когда пока широкая тропа между адом кошмаров и раем иллюзий, по которой тебе предстоит идти, сузится до размера волоса. А потом и вовсе исчезнет. Впрочем, к этому далекому моменту ты уже не будешь отличать, где реальность, а где иллюзия. И главное, где ты окажешься в этот момент исчезновения тропы – в аду или в раю.

Потом он посмотрел на отца Федора Никитича.

– Мне жаль, – сказал старик.

Отец ничего не ответил.

Аптекаря звали Елисей Андреевич Бомелий. А может быть, и по-другому, но память подсказывала именно это имя.

– Очнись! – приказал голос. – Вернись к реальности!

– Федор… Никитич! – вскрикнула Луиза. – Я больше не могу вспомнить ничего полезного!

– Скажи прямо, как тут пройти, – потребовал Галер у голоса. Девушка подумала, что он обращается к ней, и беспомощно пожала плечами.

– Все ее книжные знания тут не стоят и полушки, – ответил голос. – Закону плевать, прав ты или нет. Истину ты говоришь или ложь. Закон нельзя победить – он сожрет тебя, какую бы чашу весов ты ни тронул.

– Но что делать-то? – в бешенстве воскликнул доктор. Луиза посмотрела на него со страхом.

– Но закон можно обойти, – хохотнул голос.

Галер кивнул и, вскинув мешок на плечо, уверенно обошел и каменные клешни, и статую весов.

– Скажите, Луиза, – сказал он. – Бабка заставляла вас учить биографии сподвижников Петра?

– Да.

– Все это здание проектировал Ганнибал. И как я понял, в молодом возрасте. Вы помните что-нибудь про Ганнибала?

– Он был негр, – ответила Луиза.

– Так…

– И прадед Пушкина. Инженер.

– В записке Петра, которую показывала Крылову Прасковья Жемчугова, говорилось, что Ганнибал был не в России, когда разрабатывал чертеж.

Луиза закусила губу.

– Кажется, в молодости он учился в Париже. И там были какие-то скандалы с дамами…

– То есть, когда он рисовал планы всех этих машин, Ганнибал имел проблемы с законом? – спросил доктор.

– Да.

– Ну что же…

Федор Никитич подошел к двери и толкнул ее.

Дверь открылась.

Лефортово

– Марфа Ипполитовна! – закричал Федя, врываясь в сени. – Ты где?

– Туточки! – Хозяйка отозвалась из кладовой, тут же вышла, неся в руках большой старый горшок с выщербленными краями. – Чего ты такой взъерошенный? Случилось что?

– Осталась какая одежда от твоего мужа? Очень нужно переодеться.

Бабка с сомнением осмотрела юношу.

– Так не налезет на тебя его одежонка-то, – сказала она, – мой-то был пониже да пожиже.

– Все равно, неси скорее. Время не терпит!

Марфа подала плечами.

– Сейчас в сундук залезу. Погоня за тобой, что ли?

– Несите!

Марфа Ипполитовна поставила горшок прямо на пол и ушла в комнату, бурча. Скрипнула крышка большого сундука. Потом бабка появилась со стопкой старой, пропахшей нафталином одежды – портками, рубахой и сюртуком коричневого цвета с заплатами на локтях. Юноша протянул руки, чтобы взять у нее ношу, но Марфа неожиданно прижала ее к себе.

– Ты, милок, прямо скажи мне, не таи. Если ты убил старую барыню, то сознайся прямо. Твой грех – тебе и отвечать. А бежать – это пустое дело. Как жить будешь, когда совесть нечиста?

Федя посмотрел на хозяйку округлившимися от удивления глазами.

– Ты что, Марфа Ипполитовна, – сказал он обиженно, – не убивал я той старухи.

– Побожись!

Юноша быстро перекрестился.

– Что же, – ответила бабка чуть спокойнее, – как не поверить кресту святому? Но если ты, милок, соврал мне, то теперь и перед Богом будешь виновен.

– Не убивал, не убивал я! – сердито ответил Федя, выхватывая одежду. – Для другого мне нужно.

Он переоделся, отказался от предложения пообедать, но взял горбушку хлеба и огурец для перекуса. Потом молодой человек выскочил из двора – путь предстоял далекий, он и так устал, почти пробежав от Останкино до Лефортово – только раз удалось ему напроситься в телегу возчика дров, да и то ход лошади показался ему таким медленным, что, не проехав полверсты, юноша соскочил и пустился дальше на своих двоих.

Теперь предстояло добраться обратно, а сил почти не осталось. Федя боялся, что не успеет, пропустит артель каменщиков. Он добрался до Обители уже в темноте, снова влез на дерево, но, как ни выискивал, не смог определить – пришли уже каменщики или нет. К ночи похолодало. Одежда покойного мужа Марфы Ипполитовны была мала и от ветра не спасала. Федя стянул с себя кушак, привязался им к ветке, чтобы не свалиться невзначай. Однако усталость от далеких переходов взяла свое, и скоро он уже заснул.

Останкино