Смертельный номер. Гиляровский и Дуров

– Понадобится, – сказал я, – можете вы в течение недели присмотреть за тем притоном – кто туда ходит? Особенно меня интересуют люди из цирка Саламонского. Да и сам Альберт Иванович.

– Можем, – улыбнулся Арцаков, – ты мою таксу знаешь?

– Знаю, – вздохнул я и полез за бумажником.

Выйдя из конторы «ангелов», я нашел извозчика, сел в сани и накинул меховой полог на ноги. Снег, шедший всю ночь, перестал. Солнце светило ярко, отражаясь от церковных куполов, окон и витрин. Приказав ехать на Цветной бульвар, я задумался, рассеянно глядя в спину «легкового»…

Значит, пять лет назад, когда начались первые «смертельные номера», Саламонский якшался с этими бандитами с Грачевки. Потом люди Арцакова их спугнули, и они уехали. Убийства на арене прекратились. И вот Тихий вернулся, и череп опять появился на афишах. Погиб Гамбрини. Альберт снова пошел на Грачевку. Связь между этими событиями можно и не искать – она очевидна. Но неужели директор цирка как-то виновен в этих смертях? Такого не может быть! Наверняка, если его спросить прямо, он все объяснит.

И еще я подумал – если с Гамбрини у меня не получился фокус с рефлексами, поскольку он и сам был мастер их распознавать, то с Саламонским эту методу будет применить намного проще. Он – человек не такой замысловатый, хоть и умеет быть скрытным, как показали последние события…

Я прошел в цирк, разделся в пустом гардеробе и по уже знакомому маршруту поднялся в директорский кабинет. На мой стук дверь открыла Лина.

– Вы ко мне?

– Добрый день, мадам, а Альберт Иванович здесь?

– Альберта Ивановича нет.

– Так так… – протянул я.

– Проходите, – пригласила Лина.

– Я просто заглянул…

– Все равно проходите. У меня к вам несколько вопросов, – твердо сказала Лина Шварц и открыла дверь кабинета.

Я прошел и сел в кресло, указанное ею. Лина постояла у стола, а потом села и сама.

– Владимир Алексеевич, что вы скажете?

– Вы про трагедию с Гамбрини?

Она кивнула.

– Я занимаюсь этим делом.

– И как оно продвигается? Вы знаете, что мы не вешаем рождественскую афишу? Понимаете почему?

– Потому что вы уже ее вешали, и на ней опять появился череп.

– Да.

Лина взяла из малахитового стакана изящный ножик для разрезания бумаг и повертела его в своих коротких пальцах.

– Вы что-то хотели рассказать Альберту?

– Скорее хотел его кое о чем спросить.

– Могу я вам ответить на этот вопрос?

– Увы, – вздохнул я, – боюсь, что нет.

– Вот как?

Я кивнул.

Лина опять помолчала. Поставила ножик обратно в стакан.

– Владимир Алексеевич, – наконец произнесла она, и было видно, что через силу, как будто тема предстоящего разговора ей была неприятна, – я хочу кое-что прояснить между нами. Видите ли, несмотря на то, что цирк носит имя моего мужа, на самом деле он давно не является официальным его директором. Три года назад он отошел от дел и передал все бумаги мне. Теперь я – директор этого цирка. Вы понимаете?

Я кивнул.

– Конечно, когда он приходит, я стараюсь не вмешиваться. В конце концов, Альберт сам создал этот цирк, сделал его тем, чем он сейчас является – лучшим цирком Москвы. Но это было давно. Со временем энтузиазм исчез, а Альберт Иванович ненавидит рутину. Да и цирковой прогресс уже ушел далеко вперед. Альберт – прирожденный наездник. Его, так сказать, конек – дрессировка лошадей. Он великолепно ставит большие номера со множеством голов. И раньше это было как раз то, на что шла публика. На всю эту синхронность, пышность… Но времена изменились. Сейчас цирк – это царство клоунов. И не просто клоунов, а клоунов нового поколения. Люди больше не идут смотреть конные аттракционы Саламонского. Люди идут на Танти, на Дурова. На Бима и Бома, на братьев Костанди, на Лепома и Эйжема, на Коко и Роланда, наконец. Конечно, мы готовим большие аттракционы – в том числе и новогодний, но гвоздями программы будут не лошади, не гимнасты и не акробаты. Наши звезды – эти новые клоуны, которые читают утренние газеты, а к вечеру уже переделывают классические антре на злобу дня. Альберт всего этого не понимает. Конечно, он уважает и Танти, и Дурова, но по-прежнему считает их коверными – такой прослойкой между настоящими номерами.

Я слушал, кивая.

– Когда Альберт решил отойти от управления цирком и передал все дела мне, я, честно скажу, обрадовалась. Не потому, что хотела этой страшной ответственности, нет. Просто я подумала, что теперь у меня развязаны руки. Возможно, – сказала Лина задумчиво, – все это потому, что я раньше него ушла с арены. У меня было время посмотреть со стороны… Но так или иначе мы изменились. Изменились в правильную сторону, мы остались среди первых цирков страны, а не превратились в подобие замшелого филиала Чинизелли.

Возразить на это мне было совершенно нечего. Но я пока еще не понимал, к чему клонит госпожа директор.