Смертельный рейс

– Вы уверены, что машины разбились? – стоя перед картой, прикрепленной к стене, спросил Коган.

– Уверены, – подтвердил Гончаренко. – У них горючее кончилось восемь часов назад.

– А если они прыгнули с парашютом? – продолжал настаивать Коган. – Федор Силантьевич, они же могли покинуть самолеты, когда кончилось горючее, понимая, что спасти машины не удастся!

– Не думаю, – вздохнул Гончаренко. – Наши пилоты всегда борются до последнего. Они знают, что эти самолеты нужны фронту как воздух.

– И хорошие летчики нам тоже нужны. Разве их жизни не важнее самолетов? – Коган заложил руки за спину и, набычившись, принялся мерить шагами кабинет начальника Особого отдела. – Я просто не понимаю, как у вас все здесь устроено. Как можно устанавливать такую сомнительную шкалу важности?

– Ни мы, ни я – никто, кроме самих летчиков, этой шкалы не устанавливал. Им даже не приказывают умирать, спасая машины. Их заставляет чувство дога, совесть. Ведь большинство летчиков дивизии коммунисты и комсомольцы.

– А искать? Выслать поисковую партию? – Коган стиснул зубы, понимая, что сморозил глупость.

– Где? – коротко спросил Гончаренко и замолчал. Он подошел к карте и положил на нее свою широченную ладонь. – Моя ладонь сейчас накрыла участок тайги площадью в сорок тысяч квадратных километров. Сплошная тайга, горы. Там мизерной площадки нет для посадки. Но и этот участок – лишь наши предположения. На его восточной границе группа потеряла визуальный контакт с этими двумя самолетами. Теплый фронт, болтанка, дождь и низкая облачность. Если они сбились с курса, то могли уйти от линии маршрута севернее или южнее градусов на десять или двадцать. Это разумный минимум. И вот в этом районе могли упасть. А в реальности отклонение могло быть еще больше. Мы всю дивизию должны поднять, десятки самолетов пустить на поиски, и все равно не закроем этот район. Не рассмотреть из самолета обломков или купола парашюта.

Коган смотрел в глаза особисту, постепенно понимая, что все здесь уже передумано не один раз. И не ему с его московскими требованиями судить, правильно это или нет. Холодок пробежал по спине Бориса.

– И летчики с самого начала знают, что, случись чепэ, они обречены?

– Да, как и в морской авиации, – кивнул Гончаренко. – Специфика летной службы.

– Хорошо. – Коган едва сдерживал злость на самого себя. – Но у вас есть хотя бы уверенность, что это несчастный случай, а не злой умысел? Не диверсия?

– Пока точной уверенности нет, но мои ребята работают. На последнем аэродроме, где садилась авиагруппа, проводится проверка, уточняется соблюдение регламента. А почему вы уже в который раз, Борис Михайлович, говорите о возможной диверсии? В дивизии люди проверенные, умелые, здесь нет посторонних. Перегоночные дивизии подбирались буквально по человеку. Предателей у нас нет.

– Не спешите с выводам, Федор Силантьевич, – ответил Коган. – Не хочу ни на кого наводить напраслину, но работа у нас с вами такая, что надо все и всех проверять и перепроверять. И это не потому, что я такой подозрительный! Говорю только вам одному и прошу эти сведения не разглашать даже среди ваших сотрудников и сотрудников линейных подразделений НКВД. Германская разведка, используя своих выкормышей из различных антисоветских организаций за границей, усиленно ищет подходы к маршруту Алсиба. Цель, я думаю, вам ясна: сорвать или нанести максимальный ущерб поставкам авиационной техники через Аляску. Такова реальность на сегодняшний день. Поэтому я здесь. Итак, сколько было аварий на маршруте за последние две недели?

Удар о дерево был таким сильным, что Алексей подумал о сломанных ребрах. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. По виску текла струйка. Ясно, что это кровь: липкая, теплая, противная. Протянуть руку и пощупать голову в том месте он не мог. Вцепившись в стропы парашюта, летчик пытался погасить раскачивание. А заодно и осмотреться. Куда он приземлился, что там под деревьями? Не хотелось думать, что спасение из падающего самолета вовсе не означает спасение жизни. Выжить в глухой тайге за сотни километров от ближайшего жилья просто невозможно.

– А это мы еще посмотрим! – прошептал летчик и принялся, обдирая до крови пальцы, расстегивать замки парашюта.

Через пару минут мучений и скрежетания зубами от боли в боку он все же расстегнул замки и полетел вниз. Приземлиться удалось на ноги, согнув их в коленях и спружинив при падении, как учили, но от боли в боку в глазах потемнело, и Алексей повалился на землю, почти потеряв сознание.

Полежав немного, он осторожно ощупал бок. Так и есть. Пропоров край куртки, в тело вонзился сучок. Скрипя зубами, Алексей выдернул обломок и осмотрел рану. Кажется, не очень глубоко. А ведь могло бы достать и до внутренних органов. Тогда крышка! А может, и так крышка? «Нет. – Летчик гнал от себя мрачные мысли. – Мы еще поборемся».