Смерти.net

Массовые полтергейсты начала девяностых – вероятно, отголоски все той же нашей недельной вечеринки. Кто бы мог подумать, что мы заварили эту дискотеку, как бесконечную кашу, на полвека назад, а может, и дальше. Некоторые мертвецы просто оказались неудачниками – в режиме ошибки они смогли попасть лишь в вещи из прошлого, пугая самих себя в младшем школьном возрасте и вываливаясь энциклопедией приключений из книжного шкафа, как в плохом ремейке старого фильма про космос, где мужика засосало за горизонт событий и он выпал из собственного книжного шкафа, надеюсь, книжками Тони Моррисон – но как теперь нагуглишь название?

Кто хотел попасть домой – попал в радиоприемник. Из перил эскалатора невозможно закричать, но можно быть криком как всей длиной перил эскалатора – ты помнишь, как вы ехали вдвоем на самый-самый заоблачный верх «Маяковской», и твоя рука чуть-чуть запаздывала, но если убрать ее, пришлось бы с чересчур метафоричной цепкой надеждой схватиться за его огромный, бесконечный, как смерть, меховой воротник – и не убирала, и больно тянуло плечо в высоту – так вот, вы ехали не вдвоем, а втроем. Этим запаздыванием могла быть и я. Более того, им мог быть кто угодно из нас.

Во время небольшого перерыва все начали вспоминать давние, детские столкновения с полтергейстами. Я вспомнила, как мы с моей школьной лучшей подругой (той, что после всего этого разделенного опыта оставила меня, вышвырнула, выбросила – это когда я разрыдалась в дневнике и там же, в дневнике и только в нем, положила трубку) вызывали духов Сталина и Гитлера (мы проходили мировые войны двадцатого века в школе) на традиционные карандаши, зеркало и конфетку. Сталин и Гитлер не сотрясли соприкоснувшиеся карандаши, но через полчаса мстительно приплыли к нам, пожирающим липкие кремовые трубочки, в образе розовых неоновых рыбок в электронном аквариуме, из сладкого фона превратившихся в фобический калейдоскоп и бурю в пустыне. Электронные рыбки бились пластиковыми мордами в стекло, метались, в лицах показывали нам мировую войну (подруга потом пятерочку получила, я побоялась идти к доске с докладом, ноги подгибались – оценила ли ты, что я, несмотря на подгибающиеся ноги, подложила контекстуальную меловую мертвую доску под не самое простое воспоминание) и довели нас до коллективной паники, которая всегда сильней индивидуальной, потому что подпитывается негасимым ужасом Другого. В итоге я ринулась в детскую и начала исступленно топтать конфеты и крошить карандаши, пока подруга кричала из гостиной: рыбка-Сталин идет ко дну! ты не ту конфету мнешь! исторически ко дну шла рыбка-Гитлер! Мы пытались воскресить рыбку-Сталина, но к моей руке слишком откровенно прилипла электронная водоросль, и мы с воплями обесточили аквариум, за что подруга потом получила по жопе – и правильно получила, учитывая, как она поступила со мной позже.

Еще я вспомнила, как мамина приятельница однажды, в разгар каких-то невыносимо скучных кухонных гостевых посиделок (мне было одиннадцать, и я ненавидела ходить с родителями в гости – любые их тусовки казались мне скукотищей), рассказывала о странных бумажных полтергейст-посланиях, написанных вихлястым почерком, как будто под диктовку калифорнийского землетрясения в четыре-пять баллов, на крупнозернистой нездешне-клетчатой бумаге, регулярно материализующейся на ее кухне словно из невидимого небесного принтера. Подруга с целью верификации феномена помчалась в спальню и, погремев чем-то вроде трельяжа, выбежала оттуда пылающая, как автомобиль, с пачкой и впрямь стремно выглядящих писем – но как только я, распаковав первое попавшееся, восторженно уставилась в дрожащую, дробящуюся изумрудно-зеленую угрозу (почему у мертвеца была зеленая шариковая ручка?), расчертившую клетку на страдание и невозможность связи, из хрустальной люстры просыпался фейерверк и после гулкого объемного хлопка полностью исчез свет. Когда мы подошли к окну, стало понятно, что свет исчез не только во всем доме, но и во всем районе.

– Обычное дело, – сказала мамина подруга. – Он всегда так делает, если я пытаюсь кому-то показать его письма. Не хочет, чтобы их читали.

Кто «он», она не смогла объяснить. Учитывая, что спустя некоторое количество лет ее бывший муж, тогда еще вечно молодой и счастливый (и не подозревающий, на кого она его променяет), умрет от сердечного приступа, у меня есть кое-какие соображения (я полагаю, что муж осознанно писал ей бумажные письма, но поскольку бумага – штука устаревшая, с этой дурацкой бумагой он смог попасть только в прошлое), но передать их себе тридцать с лишним лет назад у меня нет ни способа, ни желания. Мне бы разобраться, кто был нашим школьным рыбкой-Гитлером.