Смерти смотрели в лицо

За попытку к бегству расстреливали перед строем или сажали в подвал клуба вместе с политработниками Красной Армии и евреями. За ними приезжала стального цвета машина-вагон. Набивали ее пленными, закрывали герметически двери и отправляли на Калиновку. Следом в легковой машине ехали Линенберг и его секретарь Плойц.

По соседству, в бывшей 14-й школе, размещалась комендатура лагеря. Здесь также был карцер для выявленных коммунистов, комсомольцев, политического состава и евреев. Допросы вел поляк-переводчик фельдфебель Федорко.

На одежде красной краской писали «коммунист», «комсомолец» или ставили знак вопроса. У евреев на лбу, одежде и обуви рисовали белые шестиконечные звезды. Допрашивали круглые сутки. В камеру врывались гестаповцы. Федорко тыкал пальцем в первого подвернувшегося под руку. Тому давали котелок баланды, смешанной с холодной водой, и заставляли есть. Затем приказывали лечь на пол. Сверху крест-накрест клали пленных. Федорко и гестаповцы подходили к ним и били палками. В камере стояли стон, крики, кровь растекалась по полу. «Пирамида» разваливалась. Нижний, полураздавленный, лежал без движения. После избиения обреченных ставили в одну шеренгу. Фельдфебель приказывал крайнему:

— А ну, Сеяя, ударь соседа. Получишь хлеба.

Тот, кого он называл Сеней, обессиленный, с дрожащими коленями, пытался достать рукой щеку товарища. Удара не получалось, но истощенный человек падал от легкого прикосновения.

— Разве так бьют, Сеня? — спрашивал Федорко. Он хватал жертву за ворот рубашки, ставил против себя и кулаком бил в лицо. Пленный, теряя сознание, словно колода, катился к стенке.

Из карцера, как и из клубного подвала, «душегубка» забирала изувеченных людей и тяжело ехала по улицам города.

Рассказы очевидцев ожесточали сердце Тамары. На людях она не выдавала своего гнева и боли. Только по ночам заливалась слезами. До галлюцинации ясно видела за колючей проволокой своего мужа.

Тамара — Анна Леднева — до войны работала санитаркой в центральной поликлинике, жила по соседству в деревянном бараке. Во время оккупации, похоронив ребенка, перебралась в дом врачей. Небольшой шкаф, сундук, кровать, стол да патефон — все ее богатство. Чтобы не умереть с голоду, пошла работать в поликлинику... Встречи с Быльченко участились. Он попросил подыскать квартиру, где можно перепрятывать освобожденных. Тамара пообещала.

— Но если немцы пронюхают, знаешь, что будет? — спросил Даниил Иванович.— Читала объявление о расстреле девчат?

— Не пугайте,— ответила она.— Вы ведь тоже рискуете.

— Лады,— сказал слесарь и протянул ей ключ,— От тех дверей.— Он кивнул в сторону большого шкафа, который стоял у деревянной перегородки, отделявшей коридор поликлиники от части разбитого корпуса. Из его окон легко было пробраться в кочегарку.

— Все проверено. Каждую среду в пять вечера жди стук в дверь. Три раза... Сумеешь отодвинуть шкаф?

— Постараюсь.

К вечеру поликлиника опустела. В длинном коридоре раздавались шаги уборщиц. Тамара тщательно мыла полы, подолгу вытирала стулья и шкафы. Ее напарница закончила уборку и собралась домой. Проходя мимо, недовольно пробурчала:

— Для кого стараешься, дуреха?

Тамара осталась одна... От волнения гулко стучало сердце. Неторопливо вытирая пол, все ближе и ближе подходила к шкафу. Неожиданно из рук выскользнула швабра, и резкий хлопок, как выстрел, прозвучал в пустом коридоре. Она прижалась к стене и замерла. Пришла в себя от легкого постукивания в дверь. Бросилась к шкафу и, напрягаясь, отодвинула его от перегородки. Быстро отперла дверь, в нее проскочил худой заросший мужчина. Помог ей поставить на место шкаф. Тамара убрала шва-бру, ведро, оделась и вывела пленного из поликлиники. В окнах стояла вечерняя синь. Из-за угла корпуса появился Волохов.

— Ступай за мной,— сказал он незнакомцу.

Тот повернулся к Тамаре, поспешно схватил ее за руку и поцеловал.

— Спасибо, сестренка. Живы будем — обязательно встретимся. Шурка еще принесет тебе привет на крыльях красного самолета.

И снова она плакала в своей комнатушке. Не от обиды, просто на душе сделалось тепло и грустно. Она помогла какому-то Шурке бежать из плена, и он снова поведет на врага свой самолет.

В начале марта санитарка увидела в вестибюле давнюю знакомую, Матрену Тихоновну Семенову. Раньше часто встречались в магазине, на улице. Матрена Тихоновна воспитала троих сирот: один ушел на фронт, а двое других остались с ней. Перед войной Семеновы начали строить дом, успели поднять стены и поставить крышу.

Тамара отозвала Матрену Тихоновну в дальний угол коридора и с присущей ей прямотой спросила:

— Скажи, мать, к тебе можно привести пленных?

— Каких пленных? — удивилась Семенова.

— Наших, советских бойцов. Из лазарета. Они у тебя перебудут.

У Семеновой вздрогнули и похолодели руки. Если в доме обнаружат беглецов, ей не миновать расстрела. «А вдруг мой сын попадет в беду?» — подумала она и вслух сказала:

— Приводи.

О новой конспиративной квартире Тамара доложила Быльченко.

— В следующий раз направляй туда,— посоветовал он.