Смерти смотрели в лицо

— Милая ты моя... Спасибо, родная,— проговорила дрогнувшим голосом Августа Гавриловна и прижала к себе Соню.

Спустя дней шесть Халит опять появился в ротаторной. С досадой сообщил, что у него ничего не получается с выпуском листовок.

— Негде отпечатать восковку. Может, вы сделаете? — попросил он.

— Я получаю готовые. Листовки давать могу. Вот, поинтересуйтесь,— сказала она и подала сложенный вчетверо листок.

В сообщении говорилось о боях под Воронежом.

— Очень тяжелые времена пришли. Почти по всему фронту наступают,— сказал Халит.— А мы тут молчим.

— Знаете что? Приходите ко мне домой,— сказала Соня и назвала свой адрес.

— Как штык буду.

Он пришел в назначенное время. Иванова познакомила его с Богоявленской и положила перед ними по десятку листовок. Тех самых, что так взбудоражили город и взбесили Шильникова.

— Это работа! — воскликнул Халит.— По свежим следам. Что скажете, Августа Гавриловна?

— А то, что рада,— ответила она.

Богоявленская поднялась и подошла к двери. Достала из кармана юбки кисет, свернула цигарку и закурила. По комнате поплыл густой махорочный дым. Курила молча, глубоко затягиваясь. Потом подсела к столу и спросила Юнисова в упор.

- А вы сами откуда? Чем занимаетесь?

— У меня в Макеевке мать и племянники,— ответил он.— В начале тридцатых годов работал на металлургическом заводе. Как активного комсомольца послали учиться в Москву. Потом армия, война, окружение. В общем, долгая и нелегкая эпопея. Стал работать, чтобы не оказаться в Германии или в лагере.

— Да...— сказала Богоявленская.— А вам не знакомы Гриша Ломоносов, Женя Дмитриев и Миша Волков. Служить с ними не приходилось?

— Дмитриева знал, но его звали Колей...

— А я тоже работала в Макеевке, на коксохимическом. Вы там никого не знаете из верных людей?

Юнисов ответил не сразу. У него были хорошие товарищи, но он пока решил умолчать о них.

— Нет,— сказал наконец Халит.— Но я сам могу не только распространять листовки.

Не сказал он и о Василии Григорьевиче Чумакове, с которым познакомился в те же дни, когда и с Соней. Расторопный Халит быстро сходился с людьми. Мать его знала директора госхоза в Кутейниково Софью Диль. Та бывала в Макеевке, и старуха попросила взять сына на работу. Госхозу требовался экспедитор. Юнисов оформился, и Диль направила его с мешком муки в Сталино к начальнику агроуправления Морозу. В другой раз, передав ему муку, он попросил от имени директора документ, дающий право госхозу заключать договоры на различные хозяйственные работы, покупать и продавать продукты. Начальник не отказал Юнисову. Диль осталась довольна им... Как-то сказала, что немецкому шефу нужен хороший сервиз. Халит решил попытать счастья в Сталино.

Базар находился возле сгоревшего универмага. Муки никто не продавал и не менял. По одежде и поведению экспедитор определял завсегдатая базара, менялу, скупщика и спекулянта. В сторонке стояла женщина в теплом пальто. В руках держала фарфоровую чашечку и блюдце. К ней никто не подходил. Юнисов поздоровался и высказал свое сочувствие. Постепенно разговорились. Жена военврача, преподававшего в мирное время в мединституте, голодала с малолетним сыном и больной матерью.

— Это у вас от сервиза? — спросил он, показывая на чашку.

— Да.

— Можно его весь посмотреть? Я могу предложить белую муку.

Она жила на Первой линии недалеко от почты. Зашли в квартиру. В шкафах много книг. На пианино — портрет мужа в армейской форме, на петлицах ромбы.

— Ого! — вырвалось у гостя.— Видно, большой пост занимает.

— Он погиб в финскую войну,— печально отозвалась женщина.

Юнисов почувствовал себя неловко. Быстро посмотрел сервиз и сказал, что возьмет его, хотя в нем кое-чего недостает.

— Но не сейчас,— поспешно добавил он.— В следующий раз. А это задаток,— и показал на корзину с мукой. Потом перевел взгляд на портрет.— Уберите его. Если немцы увидят, плохо будет.

На следующий день, забирая сервиз, Халит спросил, не знает ли она, у кого еще есть дорогая посуда.

— Пойдемте,— ответила женщина.— Тут недалеко живет интеллигентная семья.

Они спустились к Институтскому проспекту. В доме преподавателей индустриального института поднялись на второй этаж. Постучали в дверь, на которой было написано «Доктор В. Г. Чумаков». Им открыла миловидная стройная женщина. Халит сказал, зачем он пришел. Общительная хозяйка, показывая голубой сервиз, поведала о том, что до войны их семья жила очень хорошо, муж — профессор, преподавал в индустриальном институте, а она работала в медицинском. Сейчас голодают, вынуждены за кусочек сала продавать ценные вещи. Немцы дают хлеб из горелого зерна, хотя Василий Григорьевич занимает солидную должность в горнопромышленном округе «Ост», а ее дочь — переводчица у генерала из «сельхозкоманды». В то же самое время их постоялец — офицер Кокс, один из руководителей уп-равления, только птичьего молока не имеет. Людмила

Николаевна представила Юнисову тринадцатилетнего сына.

— Мы все прекрасно разговариваем на немецком языке,— заявила она.— А что это дает? Прозябаем!