Смерти смотрели в лицо

Юнисов приносил сведения о военных объектах и складах Богоявленской. Как экспедитор, он разъезжал на велосипеде по делам госхоза. То высмотрел нефтяной склад на Смолянке, который можно взорвать, то склады горючего в Кураховке и в Харцызске — к ним подобраться бы ночью... Августа Гавриловна говорила о них Дмитриеву, Ломоносову и Волкову. Днем они отсиживались в квартире, а на ночь уходили. Возвращались с гранатами и пистолетами, Четыре пистолета подпольщица спрятала сама. Волков доставал на бирже труда у знакомой бланки аусвайсов. Их заполняли каждый раз на новые имена. Однажды ребята пришли улыбающиеся, довольные. У Гриши брови опаленные.

— Где это тебя? — спросила Богоявленская.

— Хотел шашлыка попробовать,— вместо него ответил Волков.

— Не рассчитал,— отозвался Гриша.— Бензин, он знаете какой? Все вспыхнуло моментально.

— Что вспыхнуло?

— Ну ладно, хлопцы, хватит,— уже серьезно сказал Волков.— Зажарили мы сегодня вечером нескольких пьяных фрицев в казино на Калиновке. Подожгли кодло, подперев все выходы.

— Ну и ну,— проговорила Богоявленская и покачала головой.

Она сожалела, что не может направить всю их энергию на продуманные операции. Бесшабашность, при всем мужестве, может подвести ребят. Но каждый раз на серьезный вопрос они отвечали шутками или наме-кали, что еще одного или нескольких фрицев отправили в рай.

Последнее время целыми днями пропадали на Первом и Втором прудах. В парке оборудовали тайники, хранили в них офицерское обмундирование. Переодевались и шли на берег, где купались немцы. Волков оставался на стреме, а Дмитриев и Ломоносов лезли в воду.

Довольные солдаты перекликаются, фыркают, как лошади, от удовольствия. Красота, черт возьми! Не так уж плохо быть вдали от фронта, пуля тебя не подстерегает и даже поплавать и понырять можно. Двое кувыр-каются, уходят под воду и снова появляются на поверхности пруда.

— Камрад! — кричит, отплевываясь, рыжий немец. Незнакомцы подплывают к нему.

— Гут... вассер,— говорит Гриша.

А Женя по грудь выпрыгивает из воды и, сложив руки, уходит в темную глубь. Выплывает позади рыжего. Тот доволен, принимает вызов и окунается с головой. За ним нырнули Женя и Гриша. Через минуту они всплыли. А рыжая голова так и не появилась...

Дмитриев и Ломоносов вышли из воды, оделись. Волков похлопал их по плечу.

— Чистая работа,— сказал он тихо.— Попробую и я. Товарищи не спускали глаз с Михаила. Тот поплавал неподалеку от группы немцев и нырнул. Через мгновенье чья-то голова пошла под воду... Волков выплыл на поверхность метрах в тридцати от места, где купался немец.

В этот день разгневанный Норушат продиктовал секретный приказ командирам частей, расквартированным в Сталино. Он запрещал купаться в местных прудах солдатам и офицерам, так как в них уже утонуло семь человек.

 4

Однажды Соня мечтательно сказала Богоявленской:

— Эх, достать бы пишущую машинку.

Августа Гавриловна еще до войны видела машинку у своей ларинской знакомой. Пошла к ней и без обиняков предложила печатать листовки. Женщина побледнела, замахала руками.

— Бог с вами, бог с вами,— запричитала она.— Ничего не слыхала, никого не видела.

Расстроенная, возвращалась подпольщица домой. Как духовно и физически уродует человека страх. На лице у знакомой глубокие морщины, глаза ввалились — живой труп.

В воскресенье Богоявленская снова пошла на Ларин-ку. В длинной юбке, босая и, несмотря на солнечный день, повязанная черным платком. Неторопливо открыла вторую от угла улицы калитку и вошла в нее. В глу-бине двора, в дверях низенького домика стояла Чистякова в легком светлом платье без рукавов. Вошедшую женщину приняла за нищенку. Но вглядевшись, вскрикнула, узнав под низко повязанным платком живые глаза Августы Гавриловны.

— Да, да, это я. Не удивляйтесь,— прошептала подпольщица.

— Родная моя, вас невозможно узнать!

Они вошли в дом. Ольги Александровны не было.

— Я к вам за помощью, Ира,— сказала гостья.— Людям необходимо рассказывать правду. Но устной пропаганды мало. Я предлагаю слушать сводки Совинформбюро, печатать их на машинке и на ротаторе.

— Можете располагать моей квартирой,— ответила Чистякова.

— Спасибо, Ирочка, я не ошиблась в вас,— сказала Богоявленская и, ободренная согласием Ирины Васильевны, спросила: — У вас нет надежного человека, разбирающегося в приемниках?

— Сразу два. Меня недавно познакомили с инженером Виктором Грицаенко. А Костя Беленко учился у моего мужа. Оба военные, вышли из окружения. Могу познакомить.

— Пока не нужно. В лицо они не должны знать меня... Размножение листовок я беру на себя. А машинку для печатания восковок будем искать. Переправим ее вам, Ирочка,— как о решенном сказала подпольщица.

По пути домой она завернула к Шаповаловой. Мария Ивановна усадила гостью к столу. Чай, заваренный молодой мятой, немного горчил, напомнил деревню и вечера с тополями, облитыми лунным светом. Августа Гавриловна сидела молча, грустная, уставшая.

— Уж не больны ли вы? — спросила хозяйка.— Или дома беда?

Богоявленская подняла голову и сразу преобразилась.