Смерти смотрели в лицо

— Ты комсомолка и тебе стоять в стороне не придется,— сказал он.

— А я не для гулянки с немцами осталась,— ответила девушка.— Знаю их язык.

— Вот и чудесно. Будешь как бы нашим полпредом у немцев.

— А кто это — наши?

— Советские люди. Я, ты, твой отец и все, кто остался,— проговорил Андреев, снял очки и протер платком стекла.

Борис Харитонович перед войной работал на механическом заводе в отделе подготовки рабочих кадров. Во время эвакуации был в истребительном батальоне, отправлял эшелоны с оборудованием и выполнил последнюю нелегкую обязанность: вместе с товарищами взорвал цехи завода.

Его жена Нина Филипповна приготовила вещевой мешок и ждала с минуты на минуту появления Бориса Харитоновича, чтобы проводить в дальний путь. Он пришел под вечер, молчаливый, суровый. Увидел ее приготовления.

— Не нужно, Нина,— сказал он тихо и поднял голову. Внимательно посмотрел в глаза жены из-за толстых стекол очков, не отводя глубокого взгляда, проговорил снова: — Пойми меня правильно. Я не принадлежу себе.

Из заводского дома семья Андреева перебралась на Артемовскую улицу, ближе к шахте 10-бис. Борис Харитонович поначалу ездил с женою в села на менку. Однажды его вызвали на биржу труда, где начальствовал друг детства Андреева, и предложили пойти работать в полицию.

— Не могу. Я нездоров,— ответил Борис Харитонович.— Плохое зрение, и два-три раза в году бывают приступы эпилепсии.

Он изредка ходил на станцию. Наплывали воспоминания. Здесь, в поселке, родился, вырос, часто прибегал к своему отцу — железнодорожному кузнецу. Почти все жители пристанционного поселка знали коммуниста Харитона Андреева, широкоплечего приземистого добродушного мужчину. Теперь Борис Харитонович встречал кое-кого из старых знакомых. Увидел товарища своего отца Терентия Афанасьевича Бабенко, которому пришлось устроиться стрелочником на разъезде «71-й километр». Разговор был коротким, но они поняли друг друга. Вскоре к ним присоединился врач железнодорожной больницы Павел Степанович Сбежнев. Из заводчан на поселке оказались Петр Шевченко и Александр Бых.

С Лидой Матвиенко Андреев вел откровенную беседу и посоветовал ей поступить переводчицей в немецкую строительную организацию «Тодт», контора которой обосновалась рядом с заводом, в двухэтажном доме. Пока расчищали территорию завода под склад боеприпасов, оккупанты устроили мастерскую по ремонту танков и строительной техники в бывшем гараже. Невдалеке организовали продовольственный склад. Матвиенко, невысокая, щупленькая девушка с каштановыми волосами, помогала немцу раздавать продукты рабочим. Имела доступ к карточкам и давала их Андрееву, а тот знакомым, и они получали скудный паек, поддерживающий их существо-вание.

В трудные летние месяцы сорок второго года оккупанты создали невдалеке от завода концлагерь. Пленных и гражданское население гоняли на строительство шоссейной дороги.

Лида как переводчица сопровождала немцев. На нее с презрением смотрели женщины и пленные. Здесь же копала и таскала камни светловолосая девчонка Люда Ткачева. Она жила в бараке по соседству с семьей Матвиенко, но не знала их. Бывало, ходила за водой к колонке, где пленные под охраной солдат брали в бочки воду и таскали в лагерь. Заговаривала с красноармейцами, иногда с солдатами, так как знала немецкий язык. Она не догадывалась, что Лида наблюдает за ней.

Вскоре семья Ткачевых вынуждена была перебраться на шахту «Пролетар», на глухую улицу. Отец Люды тяжело болел после того, как попал под автомашину. Он часто лежал в постели, а дочку погнали работать на дорогу. Однажды Матвиенко подошла к девушке и спросила:

— Ты знаешь немецкий?

- Нет.

— Неправда. Чему же тогда тебя учили в школе? Пойдешь работать на кухню,— категорически заявила переводчица.

— Мне и здесь неплохо,— ответила Люда и про себя недобрым словом обозвала Матвиенко.

— Меньше рассуждай. Иначе под конвоем отправлю. И только после, работая на немецком кухне, Ткачева поняла, кто такая Лида Матвиенко. Они подружили. Люда узнала, что переводчица знакома с добровольцами-конвоирами концлагеря Павлом Шульгой, Анатолием Матросовым и Сашей Аксеновым. Лида не раз приводила к Ткачевым освобожденных бойцов. Их переодевали, а затем за ними приходили незнакомые люди, направляли в сторону Славянска или Ростова.

Лида под вечер часто уходила из дому. Ее отец Петр Григорьевич промолчал раз, другой, а на третий спросил:

— Ты куда это, дочка, собралась?

— Именины сегодня у подруги,— ответила Лида.

— И далеко?

— На десять-бис. Если не пойду — обидится.

— Какие сейчас могут быть именины? — вдруг вспылил отец.— Вокруг зеленая саранча, того и гляди на беду нарвешься. Есть нечего, а вы — именины.

— А мы потанцуем под патефон и разойдемся.

— Ох, смотри, дочка, как бы это не кончилось плохо.

— Не волнуйся, папа,— весело ответила она и выпорхнула из комнаты.

А он не мог успокоиться. Его дочка, комсомолка, пошла работать к немцам. Люди не разговаривают. Какие-то подружки появились. Скрытной стала.