Смертию смерть поправ

Говорили, что Урия тогда, после этого их молчания, стал перед ней на колени и стал молиться ей, как богу, и все тогда стали смеяться над ним и ругать, что он делает, не имеет права, нарушает старик законы, и те же евреи, которые смеялись вместе с ним над задом Захарии, хотели побить его камнями за молитву, его молитву к ней, к Марии. Говорили, что потом Захария не выдержал ее постоянного прощения и первым стал кричать, что ее надо отдать замуж, чтобы ушла она из учения, а Иоаким и Анна брели уж тогда по тропе Хаи и змей, и Урия, безумный Урия, пришел к воротам школы вместе с Хаи, и Хаи отплясывал какой-то странный танец печали, чтобы развеселить Марию, чтобы, быть может, она заплакала, как плакала до трех лет, пока ее не отдали к Захарии. И вроде Мария, когда увидела этих двух стариков, старика Урию и старика Хаи, когда увидела их смешной печальный танец, то плакала в шерсть Хаи и Урию дергала за бороду. Ей было тогда лет тринадцать-четырнадцать, и скоро стали говорить, что Урия дает за ней верблюда Хаи, а верблюды вообще редкость в Вифлееме, а еще и альбиносы, а еще и такой выучки, как Хаи. Э, про всех говорят разное, когда тебе дают от ворот поворот, чего там, и он, Иосиф, тоже говорил про одну, с которой у него не получилось, что она плохая, что ничего не умеет по этому делу, что он, Иосиф, хотел было ее поучить, да не стал, уж больно несмышленая. Чего там, про всех говорят разное, если тебя не очень гладят по шерстке, а если еще и верблюд вот-вот уж был близко, и уплыл прямо из-под рук, потому что ты рожей не вышел или нет у тебя сердца, а есть только эта штука между ног да желание запрячь Хаи и стать торговцем или заставить его плясать всякие танцы на площади перед евреями, а потом только собирать медяки, да приходить пьяным к жене, и штуку свою вперед выставлять. Э, пустое это, пусть говорят, что хотят, он, Иосиф, даже и слушать не станет, может, конечно, сначала будет бить в смерть такого говоруна, но потом, наверное, будет жалеть его только, вот ведь что человек над собой делает, какую в себя ложь допускает, чудак, зачем он так над собой, зачем, он ведь не рыба, которая откусила тогда Иосифу палец, сделала тогда ему в товарищи уродца, а сама уплыла. Э, чего не наговоришь, когда вот все вроде рядом, а срывается, вон и уродец даже болтает невесть что про платье, а ведь он его, Иосифа, плоть и кровь, значит, это сам Иосиф болтает, только прячется, будто бы это уродец. Пусть говорят, кому охота, жалко их, а так пусть себе. Я-то знаю, какая она у меня, вон, наверное, уже там боится одна у огня, а не зовет, как я велел, дает мне поплавать и подумать немного, дает мне попрощаться с рекой, с которой у меня много переговорено, и которую надо уговорить не сердиться, потому что я теперь ведь не буду сюда приплывать, надо объяснить реке, что и как получилось с Марией и почему я сжег лодку и весло; Мария знает, что это надо сделать и не зовет меня, как я велел, потому что очень хорошая и понимающая она у меня, чего там, ясное дело, вода, видишь сама, какая она, как мне случайно досталась за что-то и зачем-то, видишь, я же не могу без нее, а ты, вода, без меня сможешь, так что не сердись, должна понять, что я ведь все же человек, а не песок или камень, или трава в тебе. Я сейчас, когда вылезу, подведу ее к тебе, река, чтобы ты посмотрела на нас двоих, какая мы удачная пара, чтобы поняла, что мы не можем друг без друга, что это было бы неправильно и неумно не сделать из нас такую хорошую пару, зачем тогда надо было Хаи умирать, уходить, он ведь позвал меня, ты же знаешь. Да и тебе она, Мария, нравилась, ты же щекотала ее, когда она в тебе плавала, давала ей свою влагу и свежесть, чтобы смыть песок и заботы. Чего там, ты брось это, я же знаю, что ты всю ее обсмотрела, всюду похолодила, так чего там дурака валять, мне ведь тоже очень этого хочется. Так что ты, река, оставайся тут, теки себе, не грусти особенно, мы к тебе сына принесем мыть, обязательно покажем, что случилось из нашей пары, что получилось третье. Ну, я пойду, а то видишь, какая она у меня, стоит там себе у огня, а меня не зовет, знает, что я о ней думаю и что как закончу все дела, так сразу приду к ней, помнишь, как змеи ждали Хаи, а потом пошли себе, зная, что когда Хаи закончит свои дела, тогда тоже пойдет на тропу и быстро их нагонит. Ну, вода, давай, вот я открыл глаза, плыву в тебе с открытыми глазами, смотрю на тебя всю, чтобы запомнить надолго. Ну, прощай пока.

Иосиф вышел из своей воды и пошел к костру, где стояла его Мария и ждала, и подняла подол своего платья, чтобы вытереть лицо Иосифу, и он уткнулся-согнулся в колени, чтобы ей было удобно, чтобы не очень высоко поднимать простое узкое платье.