Смертная чаша весов

Вообще-то Эстер хотела сорвать несколько ноготков, чтобы сделать потом примочку, которая заживляла ссадины и пролежни у тех, кто долго вынужден был лежать в одном положении. Увидев хозяина дома, она остановилась и уже хотела повернуть обратно, не желая ему помешать, когда он увидел ее.

– Мисс Лэттерли! – позвал сиделку Олленхайм.

– Доброе утро, барон, – неопределенно улыбнулась та.

– Как Роберт сегодня утром? – Лицо Бернда озабоченно сморщилось.

– Лучше, – честно сказала девушка. – Мне кажется, от усталости он спал очень хорошо, но он волнуется, придет ли мисс Стэнхоуп.

– Он был очень груб с нею?

– Нет, не очень, просто сказал нечто язвительное.

– Не хотелось бы думать, что он мог кого-то… оскорбить. Собственная боль не извиняет обиду или неприятность, причиненную тем, кто не способен ответить тем же!

Одной фразой Бернд выразил сущность своего собственного социального положения: и врожденную убежденность в своем превосходстве, и нерушимое чувство самодисциплины и чести, неотъемлемое от первого. Медсестра взглянула на его мрачный, но сильный, красивый и выразительный профиль. Барон показался ей очень постаревшей и огрузневшей копией Роберта. Губы его были затенены темными усами, но линии рта у них с сыном были так похожи…

– Он не сказал ей ничего оскорбительного, – заверила девушка собеседника, может быть, не так уж искренне, как прежде. – И мисс Стэнхоуп очень хорошо поняла причину его резкости. Она сама много выстрадала, и ей хорошо знакомы все стадии, через которые проходит страждущий.

– Да, она, очевидно… – Барон заколебался, не зная, как лучше выразить свою мысль. – Она тоже в каком-то смысле потерпела ущерб. Это следствие болезни или несчастного случая, не знаете? Конечно, ей больше повезло, чем Роберту. Она может ходить, пусть даже и неловко…

Эстер заметила выражение уверенности в своей правоте, свойственное человеку, живущему в замкнутом мире своих представлений о том, как живут другие. Она не могла рассказать ему о трагедии Виктории или о драматических событиях в ее семье. Бернд, возможно, и понял бы все правильно, но если нет, нанесенный ею вред был бы необратим. Было бы нарушено право мисс Стэнхоуп на тайну личной жизни, а вместе с тем и ее хрупкая уверенность в себе, которой она с таким трудом достигла.

– Несчастный случай, – ответила Лэттерли. – А потом неудачная хирургическая операция. Боюсь, что после нее она стала испытывать почти постоянную боль, более или менее сильную.

– Сожалею, – серьезно сказал мужчина. – Бедное дитя…

И на этом с данной темой для него было покончено. Необходимость высказать сочувствие была удовлетворена, и Олленхайм даже и помыслить не мог, что Виктория может стать в каком-то смысле слова неотъемлемой частью жизни Роберта. Эта девушка была просто еще одним несчастным человеком, который, однако, проявляет доброту, когда в этом есть нужда. Но когда трудный период минует, она исчезнет с горизонта. Возможно, иногда о ней будут вспоминать с признательностью, но не более того.

Бернд оторвал взгляд от увядших цветов и направил его в сторону ярко цветущих маргариток и астр и на довольно беспорядочное пятно ноготков, пламенеющее на фоне влажного дерна и потемневшей листвы.

– Мисс Лэттерли, если вам вдруг случится узнать какие-либо подробности того несчастного дела, связанного с графиней фон Рюстов и принцессой Гизелой, я бы очень хотел, чтобы вы не упоминали о нем в присутствии Роберта, – попросил внезапно хозяин дома. – Боюсь, оно может стать к началу процесса очень и очень неприятным, если, конечно, процесс не будет предотвращен. А я не хочу, чтобы Роберт расстраивался понапрасну. У моей жены более романтический взгляд на вещи, и ему будет приятнее все знать с ее слов.

– Но мне об этом деле очень мало известно, – честно призналась Эстер. – Понятия не имею, почему графиня фон Рюстов выдвинула подобное обвинение, и даже не знаю, продиктовано оно личными обстоятельствами или политическими. Все выглядит чрезвычайно странно, потому что она явно не сможет доказать обвинение.

Бернд сунул руки в карманы и едва заметно покачнулся на каблуках.

Страсть, владеющая графиней, могла привлечь симпатии медсестры, но ее гораздо глубже занимало участие в этом деле Рэтбоуна. Не так уж важно, если он проиграет дело. Девушка даже втайне надеялась, что проигрыш может пойти ему на пользу, – Оливер стал чересчур самодовольным после посвящения в рыцарский сан. Но ей не хотелось, чтобы он попал в унизительное положение, взявшись за заведомо абсурдное дело. Тем самым Рэтбоун неизбежно отдалился бы от коллег и общества и даже от рядовых людей с улицы, которые всей душой сочувствовали громкой истории романтической любви и желали по-прежнему верить в нее. Никому не может понравиться, когда твою мечту втаптывают в грязь.

– Ну почему она пошла на это? – громко спросила Эстер, прекрасно понимая, что ее вопрос Олленхайму может показаться чересчур фамильярным. – Может быть, ее к этому кто-нибудь понуждает?

Зашумел легкий ветерок, и листья, медленно кружась, стали облетать с деревьев.