Смертная чаша весов

– Но Венеция не канет в воды в одночасье, уверяю вас! – воскликнула она и хихикнула. – Вы же не думаете, что всех нас постигнет участь Атлантиды? Или Содома и Гоморры, погибших от гнева Господня?

Она круто повернулась к детективу – так, что юбка взметнулась вокруг ее ног, а кружево зацепилось за ткань его брюк. Уильям даже на расстоянии шага чувствовал аромат ее волос и исходившее от нее слабое тепло.

– Я, конечно, не вижу никаких роковых надписей на стенах, – весело щебетала она, глядя на буйство красок. – Вы не думаете, что было бы только справедливо со стороны высших сил предупредить нас заранее?

– Я имел в виду принцессу Гизелу. – Монк снова с усилием вернул свое внимание к делу. Настоящее слишком властно взывало к его чувствам своей яркостью и необычностью. Он до отчаяния остро ощущал близость Эвелины. – Ведь в какой-то момент она уже поверила, что Фридрих выздоравливает, – добавил он поспешно. – Да и все вы поверили, правда?

– О да! – Широко раскрыв карие глаза, фон Зейдлиц посмотрела на собеседника. – Нам казалось, что он очень быстро идет на поправку.

– А вы его видели?

– Нет. Но Рольф видел. И говорил тогда, что Фридриху намного лучше. Он не мог как следует двигаться, но уже сидел и разговаривал и сам сказал, что чувствует себя намного лучше.

– Достаточно хорошо, чтобы вернуться домой?

– О! – понимающе протянула дама. – Вы подумали, что Рольф стал убеждать его вернуться, а Гизела подслушала их разговор и решила, что Фридрих захочет это сделать? Но я совершенно уверена, что вы ошибаетесь.

Она откинулась немного назад, держась за перила балкона. Поза эта была слегка вызывающей, явно обрисовывающей линии ее тела.

– Никто из хорошо знавших их не мог и помыслить, что Фридрих уедет без нее, – добавила она. Смех ее оборвался, и лицо приняло несколько грустное выражение. – Люди, так любящие друг друга, не могут разлучаться. Он бы просто не смог без нее жить, а она – без него.

Эвелина повернулась почти в профиль к Монку, и теперь он видел ее тонкий, слегка вздернутый носик и густую тень ресниц на гладкой щеке. Она рассеянно смотрела на шумную толпу болтающих гостей – с их голосами мешались звуки скрипок и деревянных духовых инструментов.

– Припоминаю, когда в здешнем театре Ла Фениче давали одну из новых опер Джузеппе Верди… О средневековых политических страстях в Генуе. Вся обстановка очень напоминала здешнюю. И такое же изобилие воды. То было десять лет назад, – стала рассказывать Зейдлиц и повела плечами. – Конечно, теперь театр закрыт. Не думаю, что вы обратили на это внимание, но здесь больше не бывает карнавалов, и все венецианские аристократы переехали в загородные резиденции. Они не хотят присутствовать на официальных приемах, которые устраивают австрийские власти. Не знаю почему: то ли так сильно ненавидят австрийцев, то ли опасаются обструкции со стороны националистов.

– Обструкций националистов? – переспросил Уильям с любопытством, все еще вглядываясь в игру света на лице красавицы. – Вы хотите сказать, что здесь существует национальное движение, достаточно сильное, которое преследует людей, открыто принимающих установления оккупационной администрации?

– Конечно! – Эвелина удрученно покачала головой. – Разумеется, к нам, изгнанникам, это не имеет отношения, но для венецианцев это ужасающе важная проблема. Маршал Радецкий, губернатор, объявил, что он все равно будет давать балы, маскарады и обеды, и если дамы откажутся приходить, его офицеры будут танцевать друг с другом. – Она печально рассмеялась, быстро взглянув на Монка и снова отводя взгляд. – Когда сюда приехала австрийская императорская чета и они пышной процессией проплыли по Гранд-каналу, никто не вышел на балкон, никто не выглянул в окна, чтобы посмотреть, представляете?

Сыщик попытался представить себе скорбь и чувство подавленности и неприятия, представить достойные, но весьма патетические фигуры фельцбургских изгнанников, которые делают вид, что соблюдают весь полагающийся церемониал, а потом – действительно царствующую пару, в полном величии и силе власти, плывущую по этим сверкающим волнам в молчании, совершенно не замеченную венецианцами, в то время как те всегда в былые времена так увлеченно занимались делами, строили планы, сражались и мечтали. Неудивительно, что теперь этот город несет на себе отпечаток заброшенности больше, чем любой другой город в Италии.

Но Монк приехал сюда разузнать побольше о Фридрихе и Гизеле и о том, почему Зора выдвинула против принцессы такое ужасающее обвинение. Он стоял очень близко к Эвелине. Ее мягкие волосы касались его щеки, и казалось, что воздух был напоен ее духами. Вокруг царил шум, все сияло и сверкало, а сыщик чувствовал себя здесь, в тени, словно на необитаемом острове. И ему трудно было сосредоточиться на деле, ради которого он сюда приехал.

– Но вы что-то хотели рассказать мне о Фридрихе, – напомнил Монк собеседнице.