Смертная чаша весов

— Такая трагедия постигает многие династии, граф Лансдорф, — с сочувствием произнес Рэтбоун. — Это знакомо и нам — здесь, в Англии. Вам надо внести изменения в вашу конституцию с тем, чтобы впредь престолонаследие было возможно и по женской линии. — Он сделал вид, что не замечает негодования свидетеля, вызванное этими словами. — Разве вы могли предполагать, что брак принца с Гизелой Беренц тоже окажется бездетным? Вы несправедливы ни к принцу Вальдо, ни к принцессе Гизеле: всю вину за бездетность брака принца Фридриха вы возлагаете на нее!

Оливер чуть понизил голос и продолжил:

— Многие женщины страстно жаждут материнства, и когда им это не удается, стойко переносят свое горе. И никто не должен видеть, как они страдают. Это очень личное горе. Зачем женщине, даже если она принцесса, оповещать о нем всех или просить всеобщего сочувствия?

— В случае с принцем Вальдо виноват недуг, — с горечью произнес граф. — Но принцесса Гизела сделала свой брак бездетным сознательно и по своей воле. Не спрашивайте, как мне это стало известно!

— Я обязан спросить, — возразил Рэтбоун. — Это слишком серьезное обвинение, граф Лансдорф. Вы не можете требовать от суда или кого-либо из нас, чтобы мы поверили вам на слово без каких-либо доказательств. — С этими словами адвокат иронично улыбнулся.

Рольф ничего не ответил.

Эшли поднялся со своего места с побагровевшим лицом.

— Ваша честь, это чудовищно!.. Я…

— Да, я вас понимаю, мистер Харвестер, — тихим голосом остановил адвоката судья. — Граф Лансдорф, — повернулся он к свидетелю, — вы должны или отказаться от ваших слов и заверить нас, что сказали неправду, или убедительно объяснить нам, почему вы это сказали, и тогда уже позвольте решать нам, верить вашему показанию или нет.

Рольф по-прежнему стоял навытяжку, распрямив плечи, но взгляд его был теперь устремлен в зал — точнее, в самый дальний его конец, на галерею. Рэтбоун тоже невольно посмотрел туда. Сделал это и судья, проследивший взгляд свидетеля, да и присяжные не остались безучастными.

В этот миг сэр Оливер впервые увидел в суде Эстер Лэттерли, а рядом с нею — юношу в кресле-коляске, в светлых волосах которого играли блики света. За ними адвокат увидел очень красивую пару — мужчину и женщину средних лет. Судя по тому, как они смотрели на молодого человека в коляске, Рэтбоун догадался, что это его родители. Вот он, пациент Эстер, о котором она ему рассказывала… Кажется, она говорила о том, что эта семья приехала из Фельцбурга. Поэтому не было ничего неожиданного в том, что, прочитав в газетах о судебном процессе, они решили побывать на нем.

Оливер снова повернулся к свидетелю.

— Граф Лансдорф, продолжайте.

— Гизела Беренц не была бесплодной, — сквозь зубы процедил Рольф. — У нее был ребенок от тайной связи. Это было задолго до ее брака с принцем Фридрихом…

В зале кто-то громко и испуганно вздохнул.

Растерянный Харвестер, вскочив, не знал, что сказать. Сидевшая рядом Гизела была смертельно бледна.

На скамьях присяжных кто-то с трудом подавил кашель.

— Она не хотела этого ребенка, — продолжал граф голосом, в котором было откровенное презрение, — и решила избавиться от него, сделать аборт…

Из-за возникшего в зале шума ему пришлось прервать свой рассказ. Галерка буквально взорвалась от гневного протеста. Послышался женский вопль. Кто-то выкрикивал проклятия…

Судья напрасно стучал по столу молотком.

У Харвестера был вид человека, которому нанесли удар в лицо.

Но резкий и громкий голос свидетеля все же перекрыл беспорядочные выкрики и шум в зале:

— Однако отец ребенка воспротивился и пригрозил в случае аборта предать все гласности. Он пообещал, что если она оставит ребенка и тот родится живым, он заберет его и вырастит со всей отцовской любовью.

На галерке слышались приглушенные рыдания. Даже лица присяжных казались побледневшими.

— Она родила сына, — продолжал Рольф, — и отец забрал его к себе. В течение года он сам занимался воспитанием ребенка, а затем встретил достойную женщину и, полюбив ее, женился на ней. Его жена была благородной и доброй женщиной, любившей мальчика, как собственного сына. И, разумеется, мальчик не знал, что он ей не родной.

Рэтбоун не сразу снова обрел голос — ему пришлось долго откашливаться.

— Вы можете доказать это, граф Лансдорф? Все, что вы здесь рассказали, просто ужасно! — воскликнул он наконец.

— Конечно, могу, — ответил граф с горькой усмешкой. — Я не вышел бы на эту трибуну, если б не имел доказательств. Зора фон Рюстов, возможно, глупа, — но себя я таковым не считаю!

Он немного помолчал, а потом продолжил ледяным тоном: