Смертная чаша

Закружил его вихорь, со дубаном из волн поднял на воздух, веслецо из рук вырвал. Полетела лодчонка, полетел послушник. Вертит его то влево, то вправо, а то вверх тормашками. В чем душа держится!

Помутилось в голове у Саввы, пред очами потемнело. Дня светлого от черной ночи отличить не может, всё перемешалось. Изготовился ко Господу на суд идти.

Да, знать, не в том была ему доля, чтоб срок его земной прервался.

Кладет вихорь чолнышек монастырской на ровной воде, близ острова, посреди окияна. Вылезает Савва на брег и падает наземь во изумлении. Должно, верны дедовские байки баечные, что в малолетстве не по разу слышаны: есть на море дивный Буян-остров, на коий без помощи ангельской не добраться, а с нею – можно.

Велик сей остров, есть там и горы, и вертепы. У моря – бор сосновый, речка чистая да хоромина тесаная, о семидесяти семи верхах, тако велика, что и у московского боярина нет таковой во владении. Близ хоромины – сад несказанный, на деревах хлеб растет и кисель во малых бадейках, а иные медом текут, яко смолой, а иные – молоком, яко соком древесным.

Всех же чудес чудеснее великая, свет источающая лествица, что посреди Буяна-острова на высокой горе. Пятки той лествицы на горном седом камне уставлены, верхи же ее в небесех теряются.

И ходят по той лествице святые люди, коим надобность выпадет с небес спуститься для каких-нито Божьих дел. А кто Божье дело, как велено, допряма выправил, тот наверьх совершает хожение.

Плодами хлебными, да молоком, да медом, да киселем святые люди досыта питаются. Из реки чистую воду пьют. Во саду для прохлады своей гуляют, а во хоромах отдохновение имеют.

И стал Савва Чобот жить на острове-Буяне, как у Христа за пазухой.

Яко святой, не трудясь, ел-пил, хороминою корыстовался, по саду гулял. Со небесными странниками беседовал, виноградом их словес наслаждался, мудрые их наставления с поклоном принимал.

У моря Савва Чобот хаживал, а там всякая зверь из волн выглядывала, и такой звери люди русские не видывали. То змий морской озорует: усами волны раздувает, а хвостом наобратное заворачивает. То рыба-кит близ острова проплывет, а у ней на спине село со храмом, и тамошние мужики по вервиям с китовьей спины спущаются и соль на хлебные плоды меняют. То рыба-куст из морской пучины на сушу выберется, корни пустит, цветками меленькими зацветет, а изо всякого цветка малая рыбка народится. А то мимо брега проскачет на водяных конях печальная морская царевна с земчужною низкой на челе, как есть невенчанная девица… И от той царевны Савва Чобот смущался.

Тянутся к острову-Буяну создания Божии, во прочих областех не знаемые. Разве только знакомых – одне морския зайцы, улыбчивы да резвы на игрища.

Морозов тут во весь год не случается, одна теплынь, оттого и печей нет.

Чем не жизнь на острове-Буяне?

Простору – щедрой рукой наткано: хочешь, месяц по окияну-морю плыви, а брегов не обрящешь, в какую б сторону ни плыл. И забирался Савва Чобот на высокую гору, и глядел в дальнюю даль, но землицы никакой разглядеть не мог. Он бы и на лествицу небесную забрался, да не поддались несвятым его ногам лествичные приступки, словно бы из белых облачков откованные. Больно легки – не держат!

Год сидел Савва Чобот на остове-Буяне, и простором душа его питалась, ничтоже вопреки ей было.

Потом запечалился устюженин, к людям его потянуло, о Марье вспомнил. Хоть и святое место Буян-остров, а все ж не Русь. Тут бы душе после суда Господня поселиться, а покуда жизнь земная не исчерпалась, к чему быть тут человеку? Он тут вроде и сыт, и не бит, и никем не стеснен и не примучен, а все к земле безлюдной не приращивается. Иноку ради молитвы нескончаемой да ради стяжания Духа Святого уединение потребно, и ничего лучше уединения не сыскать. А мирскому жителю одной тишины мало, ему и шум надобен.

Коли не свят человек, не пустынник и не молчальник, люди ему нужны, без людей душа истончается.