Смертная чаша

Смешно. Бог смеется над русскими, Бог смеется над татарами, а заодно и над тобой, пошлым глупцом, который по какой-то чудовищной несправедливости оказался вдруг между первыми и вторыми…

На лицах обоих играют, пляшут, извиваются отблески костра.

Напротив, через костер, сидят два твоих врага. Один враг случайный, слабый и глуповатый. Мечтательный, ему бы из книг не вылезать, ему бы… впрочем, какая разница. Слабый, но все-таки враг, поскольку происходит из семьи твоих недоброжелателей. Theodor… с труднопроизносимой, ненавистной фамилией Tishenkoff. Зато другой – враг сильный и опасный, мерзавец, каких свет не видывал, злодей, отобравший у тебя невесту и беззаконно унизивший тебя. Жаль, что у русских он большой человек и тоже knese. Его фамилию тебе не забыть по гроб жизни – Khvorostinin.

Это рядом с его voivodski shatior горит костер. Это он допрашивает татарского принца.

О! Khvorostinin сделал движение рукой, обращенное к ратнику из Suzdal, мол, ступай, не надобен пока. Тот послушно удалился.

Знатный татарин усмехнулся и пробормотал нечто с дерзким видом.

– О чем это он блекочет? – спросил Khvorostinin у Theodor.

– Смеется. Вопрошает, ужели не страшишься, что сбежит он у тебя одного, безо всякой стражи? – ответил тот.

Аха, понимаешь ты, Theodor тут за толмача.

– Ответь попросту: хочет умереть быстро, может попробовать, каково бегать от меня. Потом скажи: знаешь же ты меня, Дивейка, отчего хорохоришься?

Тот бойко перевел на молвь степных варваров. Татарский принц расхохотался почти по-дружески.

И ты даже не удивлен: они тут с татарами живут чересполосно, разумеется, каждый пятый знает чужую речь.

Ты расположился прямо на земле и делаешь вид, будто очень занят собственноручным латанием прорехи. Вроде бы от тебя до собеседников не очень близко, и потому тебя не гонят. Но вечер тих, и тебе отлично слышны их речи.

На месте знатного татарина ты бы не стал испытывать судьбу: Khvorostinin сидит в расслабленной позе, но у него любое движение, даже самое легкое, выдает натуру лютого волка. Такое дается от рождения, обычному человеку дар воина, полученный в колыбели, преодолеть и повергнуть невозможно. Только поэтому ты сам покорился Khvorostinin. Разумный человек смерти искать не станет…

– Вспроси Дивейку: сколько их у крымского царя? Будут стоять с нами на съемном бою или же уйти мыслят?

Толмач заговорил с быстротою истинного умельца. Но татарин резко прервал его сердитым взмахом ладони. А потом, к твоему изумлению, заговорил по-русски чисто, хотя и с промедлением.

– Я понимаи… – сказал татарский принц. – Не надо толмач. Я тебе, коназ, не отвечать. Нет! Смерть не боюсь. Хочешь – убей… Уголья горячий так же самое не боюсь. Я тебе другой сообшыть. Если бы ты крымски цар в полон взять вместо я, то я свободил бы его… а вас, мужиков-страдников, – тут голос его наполнился высокомерием, – всех согнать бы полонники в Кырым!.. Спроси я, как бы согнал?

Khvorostinin молчал. Татарин, не дождавшись ответа, продолжил сам:

– Я выморить бы вас голод и жажда в ваш гуляй-город за пять дён… может, за шесть дён. У вас нет вода, нет еда!

И он уставился на Khvorostinin. А тот ответил спокойным взглядом.

Так сидели они, борясь взорами, и, кажется, даже улыбались со сдержанностью, с какой-то безумной тонкостью, нимало не волнуясь о своих жизнях. Если завтра татары полезут на гуляй-город, то непременно возьмут русскую крепостишку, и тогда зарубят Khvorostinin’а. Но прежде тот успеет прирезать татарского принца. Оба это знают. Оба готовы. И вот оба смотрят без страха друг другу в очи, меряются характерами. Взгляд их – словно древний шлях, на обеих сторонах которого давно научились понимать, чего ждать от дня сегодняшнего и дня грядущего. Гости ведают, что хозяева встретят их дубьем, хозяева ведают, что ежели не отстоятся, то все лягут под саблями гостей. Обе стороны – смертельная угроза друг для друга, но уже и привычка, уже и понимание, с кем имеешь дело, чуть ли не родственность какая-то. Проклятье! Не понять, что лежит меж русскими и татарами. Столь сильно ненавидят одни других и… столь же высоко ценят! Еще немного, и, пожалуй, еще полюбят худших врагов как давних друзей!

А как было бы хорошо, если бы русские затеяли переговоры: этот знатный пленник послужил бы тогда превосходным посредником… Но у них ведь, конечно, и мысли нет – договориться. Воды-то действительно мало, да и харчевой запас тоже скоро закончится…

– Послушай, Дивейка… – Тут Khvorostinin начинает говорить на беглом татарском, потом сбивается, останавливается и продолжает уже на русском:

– К ляду! Не пужай. Я знаю, каково конному войску стоять на одном месте. Скоро сожрете всё вокруг себя да сами с голодухи отвернете в степь. За добычей пришли, волчищи, на месте стоять вам неприбыльно, а лошадям вашим истомно. Ведаю вашу повадку! И… ты бы не задирался. Ведь ты жив и цел токмо потому, что целым стóишь дороже. Авось тебя, птичку златоклювую, великий государь обменяет на кого-нибудь из наших. Все же хоть какая польза от…

Тресь!

У-у-у-м-м-м…