Смертоносный груз «Гильдеборг»

— Он один тут отличается здравым смыслом, — сказал тихо бывший телохранитель. Или кто он там, собственно говоря, был на самом деле. — Здесь не удастся ничему воспрепятствовать, мы только делаем вид, что поддерживаем жизнь трупа. Нам за это платят, но диагноз мы знаем. — И он снова улыбнулся слабой, ничего не говорящей улыбкой. — Гофман спасает золото с тонущего корабля. Это опасно, но если он способен угадать момент и, прежде чем корабль пойдет ко дну, выбраться из него с тем, что выловил, — почему бы и нет?

Он оскалил зубы и сдвинул широкую шляпу на затылок.

Солнце раскаляло обшивку. Все было опустошено: и цветочные клумбы, и заборы, и декоративные кусты. Хозяйственные строения еще тлели, а от круглых хижин остались кучки горячего пепла.

— Ничего не будем ждать, отец! — кричала мисс Хармер. — Уедем на транспортере капитана. За то, что осталось, нам все равно никто ничего не даст. Я не останусь тут, чтобы меня прирезали, ни за что не останусь даже на одну ночь!

Я оперся о броню в том месте, которое оставалось еще в тени, и устало закрыл глаза. Прочь! Я должен отсюда уйти! Ни в чем не хочу принимать участие. Все, что тут разыгрывается, — это ужасно, но насколько ужаснее судьба миллионов черных, которые то же самое испытывают целые столетия. Одна трагедия настигает другую, и так без конца. Вечно одинаковые судьбы людей.

В одиннадцать мы дали прощальный залп салюта. Здесь с похоронами торопятся. Могилы белых остались в саду дома, а черных — на берегу реки. Районный комиссар и представители Африканского комитета и Африканского консультативного совета вежливо помогали мисс Хармер грузить багаж в командирский вертолет. Потом в него сели расстроенный фермер и его мать. Неожиданно все для них потеряло цену, смысл; всей их прошлой жизни словно и не было. Они возвращали все до последнего клочка земли, оставляя тут свои души. Однажды так уйдут все.

Винты вертолета гнали волны горячего воздуха.

— Занять места в машинах! — приказал поручик Баневенто, стоявший у пулемета нашего транспортера, и мы двинулись во главе колонны обратно на базу.

ТОЛЬКО ДЛЯ БАНТУ! Из белых уже никто не вернется.

— Краус! — крикнул в окно через москитную, сетку сержант Грааб. — К шефу!

Я вскочил с казарменной койки. Наш отряд отдыхал, остальные прочесывали границу с Мозамбиком. Все вертолеты и бронетранспортеры были в деле. Ночное нападение на ферму, во время которого мы понесли более чем двадцатипроцентные потери, пробудило командование от летаргии. Откуда нападающие пришли и куда исчезли? Никто не сомневался в том, что нападение совершено Патриотическим фронтом Зимбабве. Если они пришли из Мозамбика, то для них должна быть закрыта дорога обратно. Они не смогут достичь границы раньше, чем вертолеты корпуса.

А мы пока подремывали в послеполуденной жаре на казарменных койках под разноцветными картинками голых красоток. Я натянул брюки, набросил рубашку и направился к командирскому зданию на другую сторону лагеря. Тяжелое солнце давило мне в спину. Вдалеке дрожала Иньянгани, и горячий ветер из Мозамбика доносил отчетливое гудение вертолетов. Капитан сидел в плетеном кресле за письменным столом и в упор смотрел на большую специальную карту границы, висевшую на противоположной стене. Он дремал с открытыми глазами. Когда я вошел, он потянулся и кивнул головой на другое кресло.

— Послушай, Ганс, — сказал он и снова вернулся взглядом к карте. Каждому, кого он вызывал по каким-либо причинам, он «тыкал» и называл по имени.

— Послушайте, — поправил я его медленно, и только тогда он действительно вернулся откуда-то с границы.

— Вы на самом деле — инженер-механик?

Из бумаг на столе он вытащил анкету, которую тогда, в порту, под визг полицейских сирен заполнял Тони Шефер. Мне показалось, что это было невероятно давно. Тогда нам даже не пришло в голову сказать неправду, изменить свое имя, национальность или профессию. Для нас это было несущественно, для нас дело шло о том, чтобы сбежать, не попасться в руки полиции. Но теперь капитан пристально смотрел на меня своими светлыми глазами и вертел в руке этот документ.

— Конечно, — сказал я, потому что все-таки временами думал, что мое прошлое что-то значит, хотя хорошо знал, что оно не значит ничего,

— Вы чех?

— Да.

— Так мы с вами почти земляки. — Губы, окаймленные императорскими усами, растянулись в улыбке,

— Почти…

— Гм… Вы способны привести в порядок машинный парк?

Я непонимающе посмотрел на него,

— Как это — в порядок?

Гофман встал, прошел к холодильнику, стоявшему в углу комнаты, и принес две банки мюнхенского пива.