— Как? — повторил он, чуть успокоившись, потому что родной голос мамы, который он, оказывается, никогда не забывал, хотя и думал, что больше не помнит, медленно проговорил в глубине его памяти: «Ты можешь, сынок, ты все можешь, ты умный, умнее всех…»
Мама так считала. И говорила, когда у него что-то не получалось.
— Я жду.
— Но ведь нет решения!
— Есть.
Он знал, что решение существует. Первым его получил лет тридцать назад Макс Тегмарк, удивительно талантливый, но во многих отношениях безумный физик.
— Квантовое самоубийство, — подтвердил Я-Алан.
— Это невозможно! — вскричал Тезье, вложив в крик весь ужас перед небытием. Лучше любой мир, любая реальность, пусть в ней и нет Жаклин, пусть в ней не будет его Нобеля, пусть… Но будет она сама. Реальность. Жизнь.
По Тегмарку (Тезье с гипотезой в свое время согласился), умерев в одной реальности, продолжаешь жить в другой. Во множестве других. Да, но в
— Ваш выбор, Тезье? — произнесли девять голосов Я (голос Шеффилда, привыкшего убеждать несговорчивых клиентов, прозвучал приторно, как переслащенный чай, который Тезье любил в детстве, а голос Карпентера вызвал оторопь, потому что показался Тезье голосом Судьбы). — Ваш выбор — и быстрее! Смещение нужно остановить!
— Почему я? Есть и другие…
— Другие ошиблись в вычислениях.
— Вот оно как! Значит, только я…
Самолюбивая мысль. Только он. И что?
Тезье успокоился. Квантовое самоубийство. Ну, знаете ли…
— Вы же понимаете, — сказал он с некоторым пренебрежением к Я, — самоубийство по Тегмарку — квантовый процесс, он должен произойти за квантовое время, а это физически невозможно. Человек умирает, как минимум, несколько минут, это — классическое время. Тегмарк предложил мысленный эксперимент, который не имеет никакого отношения к реальности!
— Имеет, — голос Я-Алана. — Здесь и сейчас годится любой вид смерти мультивидуума, сместившего максимум распределения. Вы это вычислить не успели, да и не собирались, но суть не меняется.
— Я не хочу!
Плевал он на квантовые законы, на все в мире вычисления, на всех людей, включая королей, президентов, нищих, убогих, гениев и идиотов. На этой улице, на другой, с этой памятью или другой — он хотел жить. Тезье не представлял, до какой степени ему хотелось жить, он всегда отгонял мысль о смерти. Он не считал себя бессмертным. В детстве, когда умер отец, понял, что и сам не вечен, но умирать не собирался. А если придется, то мгновенно, ничего не успев понять, испугаться — по Тегмарку. И уж точно сам он ни за что, ни за какие деньги или знания…
— Нет!
Он знал, что заставить его невозможно. Эти люди… Метавидуум. Я. Сколько их — этих Я?
Почему меня это волнует? Я, Ты, Он… Какая разница?
— Тезье, — сдерживая раздражение, сказал Я-Хью, — выбор невелик. Или вы перестанете существовать, или произойдет катастрофа. Люди будут страдать. Вы будете страдать тоже — ведь и вы принадлежите этой реальности.
Лучше страдать — разве можно страдать сильнее, чем сейчас? — но жить!
— Вы не можете меня убить!
Он это знал. Я не может его убить. По той простой причине, что вычисление произвел он. Пока декогеренция не превратила реальность в классическую, только он может не возвратить — он был уверен, что возвращение в прежнее квантовое состояние невозможно, — но создать реальность, лишь на квант действия отличающуюся от первоначальной.
Не уйду!
— Я не могу вас убить, — согласился Я-Алан. — Мир можно изменить, максимум можно сместить, убив себя, но не другого.
— Именно! Я хочу жить, и я буду жить!
Я-Лаура сильнее прижала Я-Виту к груди, она слышала, как билось сердце дочери, и свое тоже слышала, и еще биенье десятков сердец. Слышала, как бьются в унисон сердца Я-Алана и Я-Ализы.
Я-Карпентер достал из наплечной кобуры «глок», проверил — все патроны в обойме, — снял пистолет с предохранителя и положил на колени. Он сидел в кабинете Шеффилда и знал, что, если возникнет необходимость, если Я решит, что есть смысл, то за ним, Я-Карпентером, дело не станет.
Детектив Остмейер два раза за полицейскую службу стрелял в человека. Один раз промахнулся, один раз попал. Не убил — он не собирался убивать, ранил в ногу, а задержали преступника коллеги, стрелявшие на поражение и не попавшие ни разу. Бывает.
Остмейер мог — и знал это — убить человека наверняка, в сердце, преступник ничего и почувствовать не успеет. Безболезненно… Наверно, безболезненно. Может быть. Нет никого, кто мог бы рассказать об ощущениях в минуту смерти.
Сейчас от него требовалось невозможное. Убить человека за квантовое время.
Остмейер не слышал о квантовом времени. Это не имело значения. Он знал: если этот физик, Тезье, не умрет, случится непоправимое.
Он мог Тезье убить. И не мог.
Мог, потому что умел. Не мог, потому что…