Смешенье

Ниязи, расценивший шутку как неверие в своё гостеприимство, объявил, что готов до скончания дней ночевать на голой земле, лишь бы друзья спали в постелях, — при условии, что они доберутся до подножия гор Дар-Нуба.

— Каир выбрали потому, что он — самая восточная точка, до которой мы можем добраться морем, — напомнил Мойше, — и выгоднее всего продать наш товар на хвалёном базаре Хан-Эль-Халили, в самом сердце древнего города, именуемого Матерью Мира. И всё это по-прежнему верно.

— Но попав туда, мы не сможем выбраться обратно — Инвестору довольно будет поставить два корабля в двух устьях Нила, у Розетты и у Дамиетты, и мы в западне, — напомнил ван Крюйк.

— И всё же эта часть Средиземноморья по-прежнему принадлежит туркам. Им подвластны все порты, — сказал раис, — и судами много быстроходнее нашего в них доставлен приказ: при появлении такого-то галиота с командой по большей части из неверных груз немедля конфисковать, а команду заковать в кандалы. Отправиться в Каир и обменять тринадцать на всевозможные товары Хан-Эль-Халили — не худшая участь в сравнении с прочими вариантами…

— Первый: Инвестор отымеет нас в Александрии, — сказал Иеронимо.

— Второй: мы окажемся в яме в каком-нибудь холерном левантийском порту, — подхватил Даппа.

— Третий: мы выбросим галиот на берег и побредём через Сахару, таща на горбу груз, — добавил Вреж.

— Эфиопия с каждой минутой нравится мне всё больше и больше, — заключил Даппа.

— Я поровну разделю своих жён между теми, кому есть, чем с ними жить, — объявил Ниязи, — а тебе, Джек, отдам моего лучшего верблюда!

— Джек, не бойся, — вмешался мсье Арланк, отводя его в сторонку. — У меня в Большом Каире есть пара знакомых торговцев. Через них я помогу тебе превратить твою долю в переводной вексель на амстердамский банкирский дом.

Джек вздохнул.

— Не обещаю, что хоть кто-нибудь из нас в Каире будет спать спокойно.

Поэтому они не отвечали на сигналы с яхты Инвестора и, пользуясь тем, что были теперь быстроходнее, держались от неё подальше. Не делали они и попыток ускользнуть под покровом тьмы, чтобы не злить Инвестора.

С правого борта всё чаще проглядывал плоский, окутанный пылью берег. Вода побурела, затем на её поверхности стали появляться трава и палки — аль-Гураб сказал, что их выносит Нил и что арабы называют плавучий растительный мусор седд. Река, добавил он, сейчас, в августе, самая полноводная.

И вот как-то в полдень они приметили на берегу холм с единственной римской колонной наверху и городом у подножия. «Сдается, тут недавно было землетрясение», — сказал Джек, но раис объяснил, что Александрия всегда так выглядит, и в доказательство указал рукой на укрепления. И впрямь, сразу за широкой дамбой вставала приземистая крепость без каких-либо признаков разрушений. Два французских корабля уже бросили якоря под защитой её пушек. Одолжив подзорную трубу, Джек увидел, что между кораблями и берегом снуют на шлюпках люди в париках. Они вели переговоры с таможенниками, которые здесь, как и в Алжире, были сплошь одетые в чёрное евреи.

— Французские купцы платят три процента, все прочие — двадцать, возможно, благодаря усилиям вашего Инвестора и других влиятельных французов, — заметил мсье Арланк.

После спасения с тонущей галеры он стал у десятерых кем-то вроде советника.

— Как только турки увидят, как голландцы отделали французов на море, они изменят свою политику, — сказал ван Крюйк.

— Не изменят, если герцог д'Аркашон преподнесёт им в качестве взятки полный галиот золота, — вставил Джек.

Почти весь французский флот, включая «Метеор», направился прямиком в александрийскую гавань. Наср аль-Гураб в отличие от французов повёл галиот вдоль берега. Он приказал поднять все паруса и грести. На скорости девять узлов галиот подошёл к мысу Абу-Кир. Отсюда сообщники сквозь пыльный, дрожащий от жары воздух по-прежнему различали Александрию; очевидно, то же самое было справедливо в отношении противной стороны, и какой-нибудь офицер-француз наблюдал в подзорную трубу за каждым движением их вёсел.

Города на Абу-Кире не было, только несколько рыбачьих лачуг, вокруг которых вялилась на верёвках рыба. Впрочем, имелся основательный турецкий форт со множеством пушек и таможня с собственным причалом. Покуда раис и остальные подводили галиот к пристани, Мойше и Даппа отправились вперёд на ялике. Некоторое время спустя из здания таможни вышел пожилой еврей в сопровождении Мойше, Даппы и двух евреев помоложе, приходившихся ему сыновьями. Они несли палочки красного воска, склянки с чернилами и прочие необходимые принадлежности. Еврей разговаривал с Мойше на каком-то странном испанском. Он провёл в трюме часа два, ставя на ящики таможенные печати, но не досматривая их и не взимая никаких пошлин — очевидно, об этом через своих людей в Египте договорился паша. Таким образом Абу-Кир был единственным местом во всей Оттоманской империи, где они могли пройти таможенные процедуры.