Смешенье

Инспектор ясно дал понять всем вокруг, что это ужасно и неправильно, но сделал своё дело и ушел, не чиня никаких препон и не требуя никакого бакшиша сверх полученного от раиса кошелька с пиастрами.

Таможенник оказался человеком радушным и пригласил Мойше к себе поужинать, полагая, что галиот останется у пристани на ночь. И впрямь заночевать у берега было бы легче всего. Однако из Александрии вышел французский шлюп и был уже на полпути к Абу-Киру — закатное солнце окрасило треугольный парус в нежные абрикосовые тона. Вид шлюпа никому не понравился. Более того, еврей-таможенник рассказал, что Абу-Кир с Александрией соединяет так называя Канопская дорога, и на хорошем коне это расстояние можно покрыть за пару часов. Не имея особого желания оказаться между французским шлюпом и гипотетическим эскадроном французских драгун, Наср аль-Гураб за час до заката приказал вывести галиот в море. При других обстоятельствах это было бы крайне неразумно. Однако нильское течение гнало их прочь от берега, а барометр, который ван Крюйк соорудил из стеклянной трубки и склянки со ртутью, обещал ясную погоду в течение по меньшей мере следующего дня. Поэтому они отдались на милость волн и всю ночь бросали и вынимали лот, бросали и вынимали, раз за разом, снова и снова, чтобы не сесть на мель в изменчивой дельте Нила.

Когда солнце взошло над усталой и злой шайкой сообщников, те поняли, что находятся посреди большого залива между мысом Абу-Кир на юго-западе и песчаной косой милях в двадцати северо-восточнее. Берега как такового не было, только череда отмелей, тянущаяся на много миль, прежде чем превратиться в нечто, пригодное для деревьев, полей и строений. Вскоре стало ясно, что галиот медленно дрейфует по орбите, создаваемой завихрениями нильского течения. По словам раиса, косу на северо-востоке намыла по песчинке река — где-то поблизости раскрывалось в море её Розеттское устье. Когда же солнце выплыло из-за горизонта и алый диск озарил мучнистое марево сахарской пыли, в нём проступили очертания мечетей и минаретов далеко за отмелями — сама Розетта.

Спокойствие утра нарушили рыдания, несущиеся с носа галиота. Джек отправился туда и нашёл Врежа Исфахняна на толстом брусе, к которому прежде крепился таран. Армянин, стоя на коленях, бился головой о брус и до крови царапал руками голову. Слов он явно не слышал, поэтому Джек подождал немного и, убедившись, что Вреж не надумал топиться, вернулся на шканцы для обсуждения тактики.

Как только окончательно рассвело, они развернули галиот к северу и на вёслах вышли из залива. Розетта (или Рашид, как называл её аль-Гураб) была так близко, что рассветный ветер донёс до слуха завывания муэдзинов. Однако раис объяснил, что отсюда к городу не подобраться — надо пройти несколько миль на север вдоль косы, отыскать вход в устье и ещё час-два подниматься против течения.

Вскорости они увидели шлюп: ночью он отошёл от берега и теперь патрулировал Розеттское устье. По счастью, ветер дул с юго-запада. Галиот под парусом резво устремился на восток, словно намереваясь войти в Нил у Дамиетты, ста милями дальше. Французскому капитану оставалось лишь заглотить наживку и с попутным ветром ринуться в погоню. Когда шлюп поравнялся с галиотом и начал сближаться, аль-Гураб убрал все паруса и велел грести против ветра. Шлюп тоже повернул, но без вёсел вынужден был идти бейдевинд галсами, что не оставляло ему шансов нагнать галиот. Разрыв все увеличивался, а хаос отмелей у входа в устье всё приближался.

Манёвры заняли полдня, и за это время Вреж Исфахнян успокоился. Когда он снова обрёл вменяемый вид, Джек принёс ему бурдюк с вином и кружку, а сам сел рядом на носу галиота — сейчас, когда они шли против ветра, галерная вонь чувствовалась здесь меньше всего.

— Прости мою слабость, — хрипло проговорил Вреж. — Розетта заставила меня вспомнить отцовский рассказ о том, как он проходил здесь с грузом кофе на борту. Отец провёл своё судёнышко несметными узкими проливами, каналами и реками, а когда миновал Розеттскую таможню и вышел в устье, Средиземное море предстало ему во всей своей безмерной огромности — для кого-то символ страха и предвестье яростных бурь, для него — дорога к безграничным возможностям. Отсюда он двинулся прямиком в Марсель и…

— Да, знаю, и научил французов пить кофе, — перебил Джек, который знал продолжение по меньшей мере не хуже товарища. — Прости, что сворачиваю с общего курса твоего рассказа, но в той версии, которую излагал твой брат, ваш отец закупил кофе в Мокке.

Вреж опешил.

— Да. Мокка — то место, где сходятся вместе эфиопский кофе, индийский перец и испанское серебро.

— Я видел карты, — с нажимом проговорил Джек. — Карты всего мира, в ганноверской библиотеке. И насколько мне помнится, Мокка — на Красном море.

— Да. Как расскажет тебе Ниязи, она расположена в Счастливой Аравии, через Красное море от Эфиопии.

— Более того, у меня осталось впечатление, что Красное море соединяется с океаном, омывающим Индию.

Вреж не ответил.