Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков

В Архангельской губернии срамить девушку, незаконно прижившую ребенка, к концу XIX века стало не принято, однако таковую могли отлучить от родительского дома, от дружбы других женщин. Если худая молва о лишившейся девственности подтверждалась, то девушку могли лишить права сплетать волосы в одну косу, по общему приговору она должна была убирать их в две косы без девичьей повязки, покрывая их волосником (отсюда термин самокрутка[1208]). Обряд «покрытки» у малороссов был не столько позорящим, сколько напротив сглаживающим прегрешение девушки в глазах общественного мнения[1209]: иной головной убор показывал переход девушки в другую возрастную группу, поскольку девичью косу ей уже было заплетать нельзя (отсюда полесское выражение «росчесав iй косу до вiнца»[1210]). И в русских селах такое посрамление не имело характера общего публичного наказания, а совершалось всегда лишь отдельными, «заинтересованными» лицами.

Чем дальше от крупных городов и столиц, от переизбытка мужского населения – тем пермиссивнее было отношение к лишению девственности. Если в Калужской губернии информатор сообщал, что «случаев, когда бы девушка, имея незаконнорожденного ребенка, вышла замуж, не было», то совсем недалеко от тех мест – в Тверской губернии – «никакого публичного посрамления оказавшейся нецеломудренной» не устраивалось[1211]. Нет данных, что была какая-то систематичность в ритуалах позора для девушек в Казанской губернии – там в конце XIX столетия вообще бытовало довольно однозначное присловье: «Жену с почина берут»[1212]. В Пермском крае родители не видели ничего дурного в том, чтобы девушки были в поиске наиболее лю́бого еще до свадьбы[1213], а в Мезенском уезде (на Севере), где существовал свальный грех, невинность девушки вообще ценилась мало. Напротив, родившая девушка скорее находила себе мужа, чем сохранившая девственность[1214]. Информатор Тенишевского этнографического бюро, описывая Сольвычегодский уезд Вологодской губернии, так заключил свои ответы на эту группу вопросов:

«Редкая девушка не дает потыркать (глагол совокупления не в грубой форме) своему миляшу до свадьбы… Мужики говорят, что без этого нельзя жить, а бабы – „ой да щё, ведь нам пущае вашего хочеся!“»[1215].

Никаких посрамляющих обрядов на Русском Севере не водилось, хотя девственность невесты в целом ценилась[1216]. Об отдаленных от центра сибирских деревнях можно сказать то же: в условиях переизбытка мужчин возможность интимных отношений с женщиной ценилась не только на словах, но и на деле (среди золотоискателей и рудознатцев). Но и у родителей девушек, получавших за несохраненную девственность своих дочерей иной раз большие компенсации, «ребенок у дочери-девушки нисколько не бесчестил», и они охотно воспитывали его, отвечая пытающимся укорять: «Плевок моря не портит»[1217].

Что касается центральных районов России, то до 1861 года помещики в посрамление провинившейся девушке приказывали отрезать косу[1218]. Вообще острижение волос было одним из наиболее распространенных женских позорящих наказаний[1219].

Таковые наказания сохранялись благодаря традиции, возникшей много ранее, – благодаря распространению норм христианского брака – и это были традиции, связанные с поддержанием идеи высокой ценности девственности до брака. На протяжении нескольких десятилетий и до середины-конца XIX столетия на это указывали в своих сообщениях информаторы из Ростовского, Пошехонского, Владимирского, Дорогобужского (Смоленская губерния) и многих иных уездов[1220]. Но вот уже в 1841 году один из наблюдателей крестьянского быта в Калужской губернии записал:

«Целомудрие не имеет большой цены в глазах нашего народа… во многих губерниях, как, например, в Калужской, уже уничтожился старинный обычай вскрывать постель молодых. Отец и мать говорят жениху: „Какая есть – такую и бери, а чего не найдешь – того не ищи!“»[1221].

Вскоре и простая обыденная мудрость в отношении целомудрия девушки в Вологодской губернии – хоть и ориентировала на то, чтобы соблюдать нравственную чистоту, поскольку «принесшая ребенка» считалась «провинившейся», но, если это не удавалось, уже перестала предполагать обязательность публичных оскорблений («разве что муж буде поколотит») и издевательств («никаких посрамляющих обрядов не устраивается»[1222]). К рубежу XIX–XX веков, записал информатор в том крае, «девки сами умудряются обходиться без последствий»: сама по себе утрата девственности перестала быть фактом, который следовало обнародовать (в этом регионе), и браки стали совершаться между молодыми, мало придающими этому значение. «Вообще об отношениях молодежи можно сказать, что баловаться стало просто», – заключил современник-аноним[1223]. «У кого[-то] приданое шито-крыто, а у кого[-то] на люди открыто!»