Сметая запреты: очерки русской сексуальной культуры XI–XX веков

Для многих представительниц либерального феминизма начала XX века материнские роли также занимали второстепенное место. Эпоха модерна культивировала новый тип благородной женщины, который предполагал, по словам Н. Л. Пушкаревой, отказ от «традиционных женских радостей: детей, семьи, семейно-домашней повседневности»[1372]. Известная участница женского движения, член партии кадетов Ариадна Владимировна Тыркова-Вильямс, несмотря на то что являлась матерью двух детей, в своих многочисленных автодокументальных сочинениях практически никогда не упоминала об их рождении и воспитании[1373]. Известные участницы женского движения О. А. Шапир, А. Н. Шабанова также не рассматривали деторождение в качестве важного телесного опыта. О. Шапир была убеждена в том, что биологическая обусловленность к деторождению выступает главной причиной неравенства полов[1374]. В известном феминистическом журнале «Союз женщин», издательницей которого была М. А. Чехова, анонимный автор писала о женщинах, которые «тяготятся» исполнением домашних обязанностей – воспитанием детей, домоводством, заботами об удобствах членов семьи, чувствуя себя в этой сфере «совершенно непригодными»[1375]. Она называла таких «тоскующих в одиночестве», страдающих женщин, запертых в исключительно семейном кругу, «женщинами предрассветной поры». Автор полностью не отрицала материнства, считая, что ему на смену должно прийти «новое материнство», в котором женщина – прежде всего свободная личность, располагающая всеми средствами быть матерью и развивать собственную субъективность.

На страницах женских дневников фиксировались новые предпочтения женщин. Об этом писала активная участница женского движения либерального толка Надежда Васильевна Стасова: «Для меня исчезло очарование семьи, своей собственной, я почувствовала любовь ко всемирной семье; это стало моим идеалом, я с ним и умру!»[1376] Ее родственница Елена Дмитриевна Стасова, известная большевичка, считала семью темницей, только вырвавшись из которой можно заняться настоящим делом[1377]. Инесса Арманд, прочитав в пятнадцать лет «Войну и мир», была страшно разочарована судьбой Наташи Ростовой, которая, по ее мнению, превратилась в «самку». На страницах личных документов И. Арманд признавалась, что для нее смысл жизни состоит не в материнстве и замужестве, а в том, чтобы «стать человеком»[1378]. Она порвала связь с собственной семьей, посвятив себя общественной деятельности.

Лидер социалистического и женского движения, дворянка по происхождению Александра Михайловна Коллонтай после рождения сына оставалась верной женой и матерью в течение четырех лет, затем оставила семью, включившись в революционную борьбу. Ей принадлежат строки: «Я хотела быть свободной. Маленькие хозяйственные и домашние заботы заполняли весь день… Как только маленький сын засыпал, я целовала его мокрый от пота лобик, плотнее закутывала в одеяльце и шла в соседнюю комнату, чтобы снова взяться за книгу Ленина»[1379]. Для Коллонтай любовь к собственному ребенку представлялась формой эгоизма. Она воспринимала замужество и материнство как нечто ограничивающее свободу женщины. В 1909 году Александра Михайловна писала: «Чтобы стать действительно свободной, женщина должна сбросить тяготеющие на ней путы современной, отжившей, принудительной формы семьи… При современных, обычаем и законом утвержденных, формах семейного уклада женщина страдает не только как человек, но и как жена, и как мать»[1380]. Для многих активисток социально-политического движения, нигилисток по своим убеждениям, материнство становилось помехой на пути дела всей их жизни. Отвечая на вопрос половой переписи, проводившейся в Томском университете, о пользовании противозачаточными средствами, один из студентов-революционеров заметил, что «беременность удаляет женщину от политической и духовной жизни, лишает ее возможности быть членом общества»[1381]. Данная мысль, озвученная безвестным революционером, была типична для молодых представителей революционного класса.